Анна Ахматова — Сонет
Совсем не тот таинственный художник,
Избороздивший Гофмановы сны,—
Из той далекой и чужой весны
Мне чудится смиренный подорожник.
Он всюду рос, им город зеленел,
Он украшал широкие ступени,
Совсем не тот таинственный художник,
Избороздивший Гофмановы сны,—
Из той далекой и чужой весны
Мне чудится смиренный подорожник.
Он всюду рос, им город зеленел,
Он украшал широкие ступени,
Мне все твоя мерещится работа,
Твои благословенные труды:
Лип, навсегда осенних, позолота
И синь сегодня созданной воды.
Подумай, и тончайшая дремота
Уже ведет меня в твои сады,
В жаркое лето и в зиму метельную,
В дни ваших свадеб, торжеств, похорон,
Жду, чтоб спугнул мою скуку смертельную
Легкий, доселе не слышанный звон.
Вот он — возник.
Хрустя по серой гальке, он прошел
Покатый сад, взглянул по водоемам,
Сел на скамью… За новым белым домом
Хребет Яйлы и близок и тяжел.
Томясь от зноя,
Художник
Писал свою дочь,
Но она,
Как лунная ночь,
Уплыла с полотна.
Хотел написать он
Своих сыновей,
Но вышли сады,
А в садах —
Соловей.
Пусть Живопись нас приютит,
Мои терзанья прекратит.
Единственная, кто дала
Не знать мне и не делать зла,—
Пусть Живопись нас приютит.
Мы красок не приобрели,
Художник нам изобразил
Глубокий обморок сирени
И красок звучные ступени
На холст как струпья положил.
Он понял масла густоту, —
Его запекшееся лето
Лиловым мозгом разогрето,
Кисть художника везде находит тропы.
И, к соблазну полисменов постовых,
Неизвестные художники Европы
Пишут красками на хмурых мостовых.
Под подошвами шагающей эпохи
Спят картины, улыбаясь и грустя.
Художник, незнакомый с поощреньем,
А знаешь ли? В тени пожить не грех:
Не ослепляясь счастья опереньем,
Мир как он есть увидеть без помех.
Негромким смехом встретить грубый смех,
Слон-живописец написал пейзаж,
Но раньше, чем послать его на вернисаж,
Он пригласил друзей взглянуть на полотно:
Что, если вдруг не удалось оно?
Вниманием гостей художник наш польщен!
Неизвестный художник давнишнего века —
Может, был он известен, но в узком кругу —
Написал на холстине портрет человека
Так, что глаз от него оторвать не могу.
Грустен и весел вхожу, ваятель, в твою мастерскую:
Гипсу ты мысли даешь, мрамор послушен тебе:
Сколько богов, и богинь, и героев!.. Вот Зевс громовержец,
Вот исподлобья глядит,
Если художник неподкупный —
Так распишет, что ой-ой.
Он любой душе преступной
Воздавать привык с лихвой.
Тот ваятель не согласен
Утаить хоть что-нибудь.
Лепкой брыльев и подглазин
Он расскажет злую суть.
Понаблюдаем за экраном,
а холст пусть ждет своей поры,
как будто мы в игру играем,
и вот Вам правила игры.
Поверьте мне, как я Вам верю,
Итог увяданья подводит октябрь.
Природа вокруг тяжела, серьезна.
В час осени крайний — так скучно локтям
опять ушибаться об угол сиротства.
Соседской четы непомерный визит
все длится,
Вы скажете, что не разумен.
Мой довод, но сдается мне,
что тот, кто наяву рисует,
порой рисует и во сне.
Вся эта маленькая повесть-
попытка догадаться,
Художник медлит, дело к полдню.
Срок сна его почти истек.
Я голосом моим наполню
его безмолвный монолог.
«Я мучался, искал, я страждал
собою стать,
Художник, воспитай ученика,
Сил не жалей его ученья ради,
Пусть вслед твоей ведет его рука
Каракули по клеточкам тетради,
Пусть на тебя он взглянет свысока,
Себя на миг считая за провидца.
Ты кричишь, что я твой изувер,
и, от ненависти хорошея,
изгибаешь, как дерзкая зверь,
голубой позвоночник и шею.
Недостойную фразу твою
не стерплю, побледнею от вздору.
Все впечатленья в звук и цвет
И слово стройное теснились,
И музы юношей гордились
И говорили: «Он поэт!..»
Но нет, — едва лучи денницы
Моей коснулися зеницы —
И свет во взорах потемнел;
Художник видит так.
Поэт глядит иначе,
Бесформенное облекая в плоть,
В гармонию сливать удачу с неудачей
И мрак, со дна идущий, побороть.
Художнику дано — веселье без удержу,
Прими мой дружеский совет:
Писать тебе не надо
Небесных ангелов портрет,
Рисуй владыку ада!
Тебе известней адский лорд,
Чем ангел белокурый.
Куда живее выйдет черт,
Только голые камни,
Поросшие мохом.
Только клочья тумана
На стланике мокром.
Только грязные сопки
За хмарью суровой.
Только низкое серое
Зданье столовой.
Не раз раздастся звон потешных бубенцов;
Не раз, целуя лоб Карикатуры мрачной,
Мы много дротиков растратим неудачно,
Чтоб цель достигнута была в конце концов!
Мы много панцирей пробьем без состраданья,
привыкнув ко всем безобразьям
искал я их днем с фонарем
но увы! износились проказы
не забыться мне ни на чем!
и взор устремивши к безплотным
я тихо но твердо сказал:
мир вовсе не рвотное —
и мордой уткнулся в Обводный канал.
Вся красота, когда смеется небо,
и вздох земли, когда сбегает снег, –
все это ляжет вместе, как солома,
и отворится благодатный хлев.
Пускай на крыше ангелы танцуют
и камни драгоценные целуют
и убегают к верхнему углу
и с верхнего угла бегут,
Кто, когда, зачем,
какой малярной кистью
провел по этим чертам,
бессмысленным, бывало, как небо,
без цели, конца и названья –
бури трепета, эскадры воздухоплавателя, бирюльки ребенка –
небо,
Художник – деятель искусства.
В картинах отражает он
События, природу, чувства,
Связь поколений и времён.
Художник улыбнется. Новый тон
Слегка добавит лучикам игривым…
Песнь соловья возьмёт за камертон…
К цветам весенним робким и пугливым
Добавит шаль пушистую — туман,
Чтоб утро было сказочным,
Художник, так же, как поэт…
Сюжет в себе переживает…
Он оставляет в душах след…
Хоть о последствиях не знает…
Вблизи посмотришь, так мазня…
Всё так наляписто и криво…
А отойдешь,
Художники были со дня сотворения!
Художники – это послы вдохновения!
Искусство – картины их! Воля богов!
Сегодня, вчера и с начала веков.
Бывают крылья у художников,
Портных и железнодорожников,
Но лишь художники открыли,
Как прорастают эти крылья.
А прорастают они так,
Из ничего, из ниоткуда.
Нет объяснения у чуда,
Словно волшебнику радужной сказки,
Бог дал Художнику кисти и краски,
Чудо – палитру, мольберт и холстину,
Чтоб сотворил он такую картину,
Где будут горы, восход и закаты,
Ты — художник. В руках твоих — краски.
Мир мой — холст, нем под кистью твоей…
Ты на нём написать волен сказку,
Добрых гномов и ласковых фей;
Размазан небосвод небрежно кистью.
Дорога в бесконечность пролегла.
Сентябрь торопливо красит листья,
Закрашивая тени от тепла.
Небрежный и рассеянный художник
Наносит беспорядочно мазки,
И краску не смывает даже дождик —
Унылый спутник зябнущей тоски.
Твои неумолимые глаза
Прозрели все безбрежности момента.
Попытку дерзкого эксперимента
Венчали золото и бирюза.
Но станет кровью ясная слеза,
Завязанная разовьется лента.
Борьба неимоверного Винцента,
Ах, художник, как и прежде
У мольберта не в себе…
Красной краской по надежде,
Черной краской по судьбе.
Ночь и пламя, кровь и деготь,
А под утро удержись,
Живописцы, окуните ваши кисти
в суету дворов арбатских и в зарю,
чтобы были ваши кисти, словно листья,
словно листья, словно листья к ноябрю.
Окуните ваши кисти в голубое,
Он верил в свой череп.
Верил.
Ему кричали:
«Нелепо!»
Но падали стены.
Череп,
Оказывается, был крепок.
Он думал:
За стенами чисто.
Пытливым и чудотворящим взором
Не ты ли обыденность опроверг,
Еще средневековый старовер,
Грядущим опьяненный кругозором?
Оглянешься внимательным дозором
В какой-нибудь Вальпургиев четверг,
И твой обыкновенный Нюренберг
Окажется загадочным узором.
Художник пишет. Властная рука
Вселенную окутывает дымом.
Круговоротом невообразимым
Свивайся, красок яркая река.
Недаром твой патрон, святой Лука,
Сжигаемый огнем неугасимым,
Божественным, животным херувимом
Ты нам рисуешься издалека.
Художники в широком смысле –
Поэты, трагики, певцы, –
Одни довольно быстро скисли,
Другие, право, молодцы.
На арфе, или же на лире,
Иль красками на полотне…
Но что бы там ни говорили,
Всё в черно-белых, жизненных тонах,
Ты видишь мир таким, ты сам художник.
Ночные отражения в зеркалах,
В них марсианин, вышедший на подвиг…
Ты замер у мольберта,
Был и я художником когда-то,
Хоть поверить в это трудновато.
Покупал, не чуя в них души,
Кисти, краски и карандаши.
Баночка с водою. Лист бумажный.
Оживляю краску кистью влажной,
Бог создал мир из ничего.
Учись, художник, у него,-
И если твой талант крупица,
Соделай с нею чудеса,
Взрасти безмерные леса
И сам, как сказочная птица,
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
На холсте художник Петя
Нарисует все на свете.
Опускает в краску кисть
И на холст ее хлобысть!
Хорошенечко размажет,
«Хороша картина!» – скажет.
Будут люди много дней
Думать,
Не слушай их, когда с улыбкой злою
Всю жизнь твою поставят на позор,
И над твоей венчанной головою
Толпа взмахнет бесславия топор;
Когда ни сны,
Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты
создатель!
Вечно носились они над землею, незримые оку.
Нет, то не Фидий воздвиг олимпийского славного Зевса!
Фидий ли выдумал это чело,