Петр Градов — А я то думал, Вы счастливая
А я-то думал, Вы счастливая,
Когда одна на склоне дня
Вы шли такая горделивая
И не взглянули на меня.
А я-то думал, Вы счастливая.
Я думал,
А я-то думал, Вы счастливая,
Когда одна на склоне дня
Вы шли такая горделивая
И не взглянули на меня.
А я-то думал, Вы счастливая.
Я думал,
Счастье души утомленной —
Только в одном:
Быть как цветок полусонный
В блеске и шуме дневном,
Внутренним светом светиться,
Все позабыть и забыться,
Тихо,
У неё глаза морского цвета,
И живёт она как бы во сне.
От весны до окончанья лета
Дух её в нездешней стороне.
Ждет она чего-то молчаливо,
Я не могу понять, как можно ненавидеть
Остывшего к тебе, обидчика, врага.
Я радости не знал — сознательно обидеть,
Свобода ясности мне вечно дорога.
Я всех люблю равно любовью равнодушной,
Пред ними истощает
Любовь златой колчан.
Все в них обворожает:
Походка, легкий стан,
Полунагие руки
И полный неги взор,
И уст волшебны звуки,
И страстный разговор,—
Все в них очарованье!
Как ландыш под серпом убийственным жнеца
Склоняет голову и вянет,
Так я в болезни ждал безвременно конца
И думал: парки час настанет.
Уж очи покрывал Эреба мрак густой,
Если нет на коленях в подоле у женщины сына,
чтобы в недра ее детский запах проник и тепло,
то вся жизнь провисает в руках ее, как паутина, —
легковесная с виду,
Ты рождена воспламенять
Воображение поэтов,
Его тревожить и пленять
Любезной живостью приветов,
Восточной странностью речей,
Блистаньем зеркальных очей
И этой ножкою нескромной…
Ты рождена для неги томной,
Неизвинительной ошибкой,
Скажите, долго ль будет вам
Внимать с холодною улыбкой
Любви укорам и мольбам?
Одни победы вам известны;
Любовь нечаянно узнав,
Каких лишитеся вы прав
И меньше ль будете прелестны?
Хоть отроческих снов грехи
Средь терпких ласк ей не рассказаны,
Но с женщиной тайно связаны
Струнами зычных мышц стихи.
Как в детстве струи жгли хрустальные
И в зное девочки,
Не говорите больше мне
О северной красе британки;
Вы не изведали вполне
Все обаянье кадиксанки.
Лазури нет у ней в очах,
И волоса не золотятся;
О боже! Вижу предо мною
Красавиц молодых цветник.
(Ведь все красавицы весною!)
А я… что делать?.. я старик.
Сто раз пугаю их летами —
Не внемлют в резвости живой…
Что ж делать — будем мудрецами,
Лола
Лола стирает пеленки,
волосы подколов.
Взгляд ее зелен-зелен,
голос ее — лилов.
Ах, под оливой
была я счастливой!
Рыжее солнце в канаве
плещется около ног,
Иль женщинам нельзя вести борьбу,
Ковать свою судьбу?
Иль там, на небе,
Решен наш жребий?
Должна ль я на краю дороги
Стоять смиренно и в тревоге
Ждать счастья на пути,
Три женщины — белая, черная, алая —
Стоят в моей жизни. Зачем и когда
Вы вторглись в мечту мою? Разве немало я
Любовь восславлял в молодые года?
Ты — женщина, ты — книга между книг,
Ты — свернутый, запечатленный свиток;
В его строках и дум и слов избыток,
В его листах безумен каждый миг.
О письма женщины, нам милой!
От вас восторгам нет числа,
Но в будущем душе унылой
Готовите вы больше зла.
Когда погаснет пламя страсти
Или послушаетесь вы
Благоразумья строгой власти
И чувству скажете: увы!
1
Беспокойная ласковость взгляда,
И поддельная краска ланит,
И убогая роскошь наряда —
Все не в пользу ее говорит.
Но не лучше ли, прежде чем бросим
Мы в нее приговор роковой,
1
У хладных невских берегов,
В туманном Петрограде,
Жил некто господин Долгов
С женой и дочкой Надей.
Простой и добрый семьянин,
Чиновник непродажный,
Он нажил только дом один —
Но дом пятиэтажный.
Жаль не то, что день опять вот прожит,
Что опять закат разбрызгал краски,
Жаль, что столько милых и хороших
Вянет женщин без любви, без ласки.
Многим трудно вспомнить день единый,
Концерт. На знаменитую артистку,
Что шла со сцены в славе и цветах,
Смотрела робко девушка-хористка
С безмолвным восхищением в глазах.
Актриса ей казалась неземною
С ее походкой,
Одни называют ее чудачкой
И пальцем на лоб — за спиной, тайком.
Другие — принцессою и гордячкой,
А третьи просто синим чулком.
Птицы и те попарно летают,
Я окончил новые стихи,
Только в сердце — никакого счастья.
За какие новые грехи
Буду взыскан я «верховной властью»?
Вот она к машинке подойдет,
Вынет лист.
Ну вот и снова грянула весна
Под птичьи свиристелки и волынки!
Мир вновь как на раскрашенной картинке!
Средь красок же всех яростней одна.
Вернее, две — зеленая и красная:
Рассвет-закат,
С годами вы так придавили мужа,
Что он и не виден под каблуком.
Пусть доля его — не придумать хуже,
Но вам-то какая же радость в том?
Влетела в дом упругим метеором
И от порога птицею — ко мне,
Смеясь румянцем, зубками и взором,
Вся в юности, как в золотом огне.
Привычно на колени забралась:
— Вон там девчонки спорят за окошком!
Ночь нарядно звездами расцвечена,
Ровно дышит спящий Ереван…
Возле глаз, собрав морщинки-трещины,
Смотрит в синий мрак седая женщина —
Шаганэ Нерсесовна Тальян.
Где-то в небе мечутся зарницы,
Однажды парком в предзакатный час
Шла женщина неспешно по дороге.
Красавица и в профиль, и в анфас,
И в глубине зеленоватых глаз —
Одна весна и никакой тревоги.
Гитара ахала, подрагивала, тенькала,
звала негромко,
переспрашивала,
просила.
И эрудиты головой кивали: «Техника!..»
Неэрудиты выражались проще: «Сила!..»
А я надоедал:
«Играй, играй, наигрывай!
Вот ведь как… явилась первой! Надо было опоздать,
Где-нибудь в сторонке встать…
Что поделать — сдали нервы…
Шла, как будто на экзамен, с пятницы считала дни…
Как же: встреча под часами…
Под часами… вот они…
А его на месте нет!
Как детство,
ночь обнажена.
Земля становится просторнее…
Моя щека обожжена
пронзительным:
Скажи мне что-нибудь!..
Скажи мне что-нибудь!
Скажи!
Скорей!
Пусть будут звезды —
до неба.
Есть женщины в русских селеньях
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц,-
Их разве слепой не заметит,
А зрячий о них говорит:
«Пройдет — словно солнце осветит!
Шар луны под звездным абажуром
Озарял уснувший городок.
Шли, смеясь, по набережной хмурой
Парень со спортивною фигурой
И девчонка — хрупкий стебелёк.
Видно, распалясь от разговора,
Что делать девчонке? Как быть мне, девчонке?
Как жить мне, девчонке, с моим муженьком?
За шиллинги, пенни загублена Дженни,
Обвенчана Дженни с глухим стариком.
Ворчлив он и болен,
Я — девушка из онтохпура. Ясно,
Что ты меня не знаешь. Я прочла
Последний твой рассказ «Гирлянда
Увянувших цветов», Шорот-Бабу
Твоя остриженная героиня
На тридцать пятом годе умерла.
Каждый день как с бою добыт.
Кто из нас не рыдал в ладони?
И кого не гонял следопыт
В тюрьме ли, в быту, фельетоне?
Но ни хищность,
Три женщины и две девчонки куцых,
да я…
Летел набитый сеном кузов
среди полей шумящих широко.
И, глядя на мелькание косилок,
коней,
колосьев,
кепок
и косынок,
Туманны Патриаршие пруды.
Мир их теней загадочен и ломок,
и голубые отраженья лодок
видны на темной зелени воды.
Белеют лица в сквере по углам.
Сопя,
Из воды выходила женщина,
удивленно глазами кося.
Выходила свободно, торжественно,
молодая и сильная вся.
Я глядел на летящие линии…
Рядом громко играли в «козла»,
Кто в платке, а кто в платочке,
как на подвиг, как на труд,
в магазин поодиночке
молча женщины идут.
О бидонов их бряцанье,
звон бутылок и кастрюль!
Бывало, спит у ног собака,
костер занявшийся гудит,
и женщина из полумрака
глазами зыбкими глядит.
Потом под пихтою приляжет
на куртку рыжую мою
и мне,
Она сказала: «Он уже уснул!»,—
задернув полог над кроваткой сына,
и верхний свет неловко погасила,
и, съежившись, халат упал на стул.
Мы с ней не говорили про любовь,
О женщина, когда оставит вдруг
Тебя твой верный иль неверный друг,
Я прилечу к тебе из дальней дали
Затем, чтоб утолить твои печали,
Поклонник и должник твоих заслуг.
Воспеваю то, что вечно ново.
И хотя совсем не гимн пою,
Но в душе родившееся слово
Обретает музыку свою.
И, моей не подчиняясь воле,
Рвется к звездам,
Женщины, вы все, конечно, слабые!
Вы уж по природе таковы.
Ваши позолоченные статуи
со снопами пышными — не вы.
И когда я вижу вас над рельсами
с ломами тяжелыми в руках,
У нас сегодня было бы смешно
Решать вопрос о равноправье женщины,
Он, как говорится, «обеспечено»
И жизнью всей давно подтверждено.
Мы говорим: жена, товарищ, мать.
Как стыдно одному ходить в кинотеатры
без друга, без подруги, без жены,
где так сеансы все коротковаты
и так их ожидания длинны!
Как стыдно —
в нервной замкнутой войне
с насмешливостью парочек в фойе
жевать,
Белые ночи — сплошное «быть может»…
Светится что-то и странно тревожит —
может быть, солнце, а может, луна.
Может быть, с грустью, а может, с весельем,
может,
Я шутя её коснулся,
Не любя ее зажег.
Но, увидев яркий пламень,
Я — всегда мертвей, чем камень,-
Ужаснулся
И хотел бежать скорее —
И не мог.
Обветрено лицо, а кофта голуба, —
Такой тебя глаза мои запечатлели.
Там, в детстве, где земля раскрыта, как судьба,
Я видела тебя на пахоте в апреле.
Пил в грязном кабаке нечистое вино,
К ней всюду относились с уваженьем:
И труженик и добрая жена.
А жизнь вдруг обошлась без сожаленья:
Был рядом муж — и вот она одна…
Бежали будни ровной чередою.
Мне жаль великия жены,
Жены, которая любила
Все роды славы: дым войны
И дым парнасского кадила.
Мы Прагой ей одолжены,
И просвещеньем, и Тавридой,
И посрамлением Луны,
И в полночь на край долины
увел я жену чужую,
а думал — она невинна…
То было ночью Сант-Яго,
и, словно сговору рады,
в округе огни погасли
и замерцали цикады.
Дрожи оттого, что забыла покой
Я, собственной мести во всем потакая!
Еще покажу тебе, кто ты такой,
Еще покажу тебе, кто я такая.
Предать постараюсь стоустой молве
Хабар,
Ей имя -Женщина!
Какой бы ни была —
Красавицею юной, маленькою крошкой,
Или когда уж косы седина
Припорошила белою порошей:
Она — весна, и осень,
Что же всё же в вас такого, женщины,
Умопомрачительного есть,
От чего на вас мы так помешаны,
Что покой, а иногда и честь
Вдруг теряем,
Глаза, опущенные скромно,
Плечо, закрытое фатой…
Ты многим кажешься святой,
Но ты, Мария, вероломна…
Быть с девой — быть во власти ночи,
Качаться на морских волнах…
И не напрасно эти очи
К мирянам ревновал монах:
Он в нише сумрачной церковной
Поставил с братией ее —
Подальше от мечты греховной,
Приподнимет
Гордо морду,
Гордо стянет
Профиль птичий…
Сколько стоит
Ваша гордость?
Цену — вашему величью?..
Так идёт.
Ей очень грустно
(От утрат,
К женщине, олицетворявшей Свободу на одном из празднеств Революции
Тебя ль я видел в блеске красоты,
Когда толпа твой поезд окружала,
Когда бессмертною казалась ты,
Красивая женщина – это профессия.
И если она до сих пор не устроена,
ее осуждают и каждая версия
имеет своих безусловных сторонников.
Ей, с самого детства вскормленной не баснями,
Тьмою здесь все занавешено
и тишина как на дне…
Ваше величество женщина,
да неужели — ко мне?
Тусклое здесь электричество,
с крыши сочится вода.
Не бродяги, не пропойцы,
за столом семи морей
вы пропойте, вы пропойте
славу женщине моей!
Вы в глаза ее взгляните,
как в спасение свое,
У женщин недолго живут секреты.
Что правда, то правда. Но есть секрет,
Где женщина тверже алмаза. Это:
Сколько женщине лет?!
Она охотней пройдет сквозь пламя
Иль ступит ногою на хрупкий лед,
О Елена, Елена, Елена,
Как виденье, явись мне скорей.
Ты бледна и прекрасна, как пена
Озаренных луною морей.
Ты мечтою открыта для света,
Ты душою открыта для тьмы.
Есть странная песня араба, чье имя — ничто.
Мне сладко, что этот поэт меж людей неизвестен.
Не каждый из нас так правдив, и спокоен, и честен,
Нам хочется жить — ну хоть тысячу лет,
Сонет
Я полюбил тебя, лишь увидал впервые.
Я помню, шел кругом ничтожный разговор,
Молчала только ты, и речи огневые,
Безмолвные слова мне посылал твой взор.
Она была чиста, как снег зимой.
В грязь соболя! Иди по ним — по праву…
Но вот мне руки жжёт ея письмо —
Я узнаю мучительную правду…
Не ведал я: смиренье — только маска,
У неё всё своё — и бельё, и жильё,
Ну а я ангажирую угол у тёти.
Для неё — всё свободное время моё,
На неё я гляжу из окна,
Ты прекрасная, нежная женщина,
Но бываешь сильнее мужчин.
Тот, кому ты судьбой обещана,
На всю жизнь для тебя один.
Он найдет тебя, неповторимую,
Или,
Она идет во всей красе —
Светла, как ночь ее страны.
Вся глубь небес и звезды все
В ее очах заключены,
Как солнце в утренней росе,
Нет, все же мне безбожно повезло,
Что я нашел тебя. И мне сдается,
Что счастье, усадив нас на крыло,
Куда-то ввысь неистово несется!
Все выше,
Женщина в силоновой пижаме
Медленно захлопнула роман.
Хрустнула холеными руками
И завороженными глазами
Посмотрела в сумрачный туман.
Муж чертил, сутулясь у стола,
А она под тихий шум метели
Вновь,
Ты спрашивала шепотом:
«А что потом?
А что потом?»
Постель была расстелена,
и ты была растеряна…
Но вот идешь по городу,
несешь красиво голову,
Она вошла, совсем седая,
Устало села у огня,
И вдруг сказала «Я не знаю,
За что ты мучаешь меня.
Ведь я же молода, красива,
И жить хочу,
Задумчиво она идёт по улице,
Стройна, как синеглазый василёк.
Но всё сейчас в ней словно бы сутулится,
Сутулится душа, и взгляд сутулится,
И даже чувства съёжились в комок.
Моя любимая стирала.
Ходили плечи у нее.
Худые руки простирала,
Сырое вешая белье.
Искала крохотный обмылок,
А он был у нее в руках.
Как жалок был ее затылок
В смешных и нежных завитках!
Девушка, вспыхнув, читает письмо.
Девушка смотрит пытливо в трюмо.
Хочет найти и увидеть сама
То, что увидел автор письма.
Тонкие хвостики выцветших кос,
Глаз небольших синева без огней.
Опрокинулось Небо однажды, и блестящею кровью своей
Сочеталось, как в брачном союзе, с переменною Влагой морей.
И на миг вероломная Влага с этой кровью небесною слита,
И в минутном слияньи двух светов появилася в мир Афродита.
Я был желанен ей. Она меня влекла,
Испанка стройная с горящими глазами.
Далеким заревом жила ночная мгла,
Любовь невнятными шептала голосами.
Созвучьем слов своих она меня зажгла,
Хороша эта женщина в майском закате,
Шелковистые пряди волос в ветерке,
И горенье желанья в цветах, в аромате,
И далекая песня гребца на реке.
Хороша эта дикая вольная воля;
О, женщина, дитя, привыкшее играть
И взором нежных глаз, и лаской поцелуя,
Я должен бы тебя всем сердцем презирать,
А я тебя люблю, волнуясь и тоскуя!
Люблю и рвусь к тебе,
Зрел ли ты, певец Тииский!
Как в лугу весной бычка
Пляшут девушки российски
Под свирелью пастушка?
Как, склонясь главами, ходят,
Башмаками в лад стучат,
Тихо руки,
Она отдалась без упрека,
Она целовала без слов.
— Как темное море глубоко,
Как дышат края облаков!
Она не твердила: «Не надо»,
Обетов она не ждала.
О, память сердца! Ты сильней
Рассудка памяти печальной
И часто сладостью твоей
Меня в стране пленяешь дальной.
Я помню голос милых слов,
Я помню очи голубые,
Тебе ль оплакивать утрату юных дней?
Ты в красоте не изменилась
И для любви моей
От времени еще прелестнее явилась.
Твой друг не дорожит неопытной красой,
Не клонись-ка ты, головушка,
от невзгод и от обид,
Мама, белая голубушка,
утро новое горит.
Все оно смывает начисто,
все разглаживает вновь…
Отступает одиночество,
Очи твои, голубые и чистые —
Слиянье небесной лазури с изменчивым блеском волны;
Пряди волос золотистые
Нежнее, чем нить паутины в сиянье вечерней Луны.
Вся ты — намек,
Эта женщина! Увижу и немею.
Потому-то, понимаешь, не гляжу.
Ни кукушкам, ни ромашкам я не верю
и к цыганкам, понимаешь, не хожу.
Напророчат: не люби ее такую,
Все приняло в оправе круглой
Нелицемерное стекло:
Ресницы, слепленные вьюгой,
Волос намокшее крыло,
Прозрачное свеченье кожи,
Лица изменчивый овал,
Глаза счастливые…
Все то же,
Вдали от солнца и природы,
Вдали от света и искусства,
Вдали от жизни и любви
Мелькнут твои младые годы,
Живые помертвеют чувства,
Мечты развеются твои…
И жизнь твоя пройдет незрима,
Она молода и прекрасна была
И чистой мадонной осталась,
Как зеркало речки спокойной, светла.
Как сердце мое разрывалось!…
Она беззаботна, как синяя даль,
Как лебедь уснувший,
Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!
Не веселая, не печальная,
Словно с темного неба сошедшая,
Спит женщина, и ты ей снишься ночью,-
Когда кругом безмолвие и мгла,-
Тем юношей, которого воочию
Она конечно, видеть не могла.
Там вдалеке, в холодном блеске полдня,
Ты добрая, конечно, а не злая,
И, только не подумавши сперва,
Меня обидеть вовсе не желая,
Ты говоришь обидные слова.
Но остается горестная метка,-
Так на тропинке узенькой,
Ни блеск ума, ни стройность платья
Не могут вас обворожить;
Одни двоюродные братья
Узнали тайну вас пленить!
Лишили вы меня покоя,
Но вы не любите меня.
Эллеферия, пред тобой
3атмились прелести другие,
Горю тобой, я вечно твой.
Я твой на век, Эллеферия!
Тебя пугает света шум,
Придворный блеск неприятен;
Люблю твой пылкий,
Давно об ней воспоминанье
Ношу в сердечной глубине,
Ее минутное вниманье
Отрадой долго было мне.
Твердил я стих обвороженный,
Мой стих, унынья звук живой,
Так мило ею повторенный,
Лила, Лила! я страдаю
Безотрадною тоской,
Я томлюсь, я умираю,
Гасну пламенной душой;
Но любовь моя напрасна:
Ты смеешься надо мной.
Смейся, Лила: ты прекрасна
И бесчувственной красой.
Где-то дышит женщина — нежно, привлекательно —
То ли сверху, то ли снизу, то ли за стеной…
Слышимость, товарищи, — это замечательно:
Кажется, что женщина — рядышком со мной.
Мы рассуждаем про искусство.
Но речь пойдет и о любви.
Иначе было б очень скучно
следить за этими людьми.
Взгляни внимательней, пристрастней:
холсты, луга,
Неверие тому, что даже очевидно.
Мир полон призраков, как Лысая гора.
Ни пенье петуха, ни жаркая молитва
Не прогоняют их с утра и до утра.
Сгинь,
На кого ты, девушка, похожа?
Не на ту ль, которую забыл
В те года, когда смелей и строже
И, наверно, много лучше был?
Ветер.
Ветер.
Сто раненых она спасла одна
И вынесла из огневого шквала,
Водою напоила их она
И раны их сама забинтовала.
Под ливнем раскаленного свинца
Она ползла,
Вот идет состав товарный.
Слышен окрик матерный.
Женщины — народ коварный,
Но очаровательный.
Я часто плачу по ночам
И каялась не раз,
Что верила твоим речам
И взорам лживых глаз.
Где нежный цвет девичьих щек?
А был он так румян!
Об этой девушке босой
Я позабыть никак не мог.
Казалось, камни мостовой
Терзают кожу нежных ног.
Такие ножки бы одеть
В цветной сафьян или в атлас.
Ни одна не станет в споре
Красота с тобой.
И, как музыка на море,
Сладок голос твой!
Море шумное смирилось,
Будто звукам покорилось,
Тихо лоно вод блестит,
Вам досталось много лестных слов
И глаза и голос ваш хвалили,
И что взгляд опаснее клинков,
Тоже ведь наверно говорили.
Вряд ли вы когда-нибудь считали
Сколько вам подарено сердец,
Девушка из корчмы,
что разносит рагу овощное, —
как она хороша собой!
Ты не только творение бога, не земли порожденье ты,—
Созидает тебя мужчина из душевной своей красоты.
Для тебя поэты, о женщина, дорогой соткали наряд,
Золотые нити метафор на одежде твоей горят.
Лишь твоему лицу печальное сердце радо.
Кроме лица твоего — мне ничего не надо.
Образ свой вижу в тебе я, глядя в твои глаза,
Вижу в самом себе тебя я,
Ты, кого я избрал, всех милей для меня.
Сердце пылкого жар, свет очей для меня.
В жизни есть ли хоть что-нибудь жизни дороже?
Ты и жизни дороже моей для меня.
Едва ты вышла в сад, смутился алый мак,
Не успокоится от зависти никак.
А что же кипарис тебе не поклонился?
Увидел дивный стан, его хватил столбняк!
Какой соблазн, какой искус, храни Аллах!…
Твое лицо и день и ночь царит в мечтах.
Вот потому и боль в груди, и трепет в сердце,
И сухость губ,
Развеселись!… В плен не поймать ручья?
Зато ласкает беглая струя!
Нет в женщинах и в жизни постоянства?
Зато бывает очередь твоя!
Многих женщин в парчу, жемчуга одевал,
Но не мог я найти среди них идеал.
Я спросил мудреца: — Что же есть совершенство?
— Та, что рядом с тобою!
К сиянию луны, красавицы ночной,
Добавлю я тепло, даримое свечой,
Сверканье сахара, осанку кипариса,
Журчание ручья… И выйдет облик твой.
Муки старят красавиц. Избавь от беды
Ту, чьи веки прозрачны, а губы тверды.
Будь с любимой нежней: красота ускользает,
На лице оставляя страданий следы.
На мир — пристанище немногих наших дней —
Я долго устремлял пытливый взор очей.
И что ж? Твое лицо светлей, чем светлый месяц;
Чем стройный кипарис, твой чудный стан прямей.
Не устану в неверном театре теней
Совершенства искать до конца своих дней.
Утверждаю: лицо твое — солнца светлее,
Утверждаю: твой стан — кипариса стройней.
На осле ехать —
Ногам покоя не знать;
С двумя женами жить —
Ушам покоя не знать!
Пушок над губками возлюбленной твоей
Не портит красоты, а помогает ей.
Припомни, как весной мы садом любовались:
Цветы и там милы, но в зелени — милей.
Опасайся плениться красавицей, друг!
Красота и любовь — два источника мук.
Ибо это прекрасное царство не вечно:
Поражает сердца и — уходит из рук.
Скорей голодный лев откажется от пищи чем женщина от подлости и лжи.
От горя разлуки с тобою я вяну.
Куда бы ни шла, от тебя не отстану.
Уйдешь — все сердца погибают в печали,
Вернешься — они твоей жертвою станут.
Стать ласковой со мной старается — никак,
Смирить свой нрав крутой старается — никак.
Представьте: кипарис, прямой как восклицанье,
Согнуться запятой старается — никак!
Скоро па платформе
Прозвучит свисток.
Уезжает девушка
На Дальний Восток.
Девушка хорошая —
Лучше не сыскать,
Девушка любимая —
Жалко отпускать.
На веселой станции,
Шиповник алый нежен? Ты — нежней.
Китайский идол пышен? Ты — пышней.
Слаб шахматный король пред королевой?
Но я, глупец, перед тобой слабей!
Трижды женщина его бросала,
Трижды возвращалась. На четвертый
Он сказал ей грубо: «Нету сала,
Кошка съела. Убирайся к черту!»
Женщина ушла. Совсем. Исчезла.
Поглотила женщину дорога.
Сплела слепая девушка венок.
Какого цвета рвет она цветы,
Никто вокруг ей объяснить не мог —
Ни лес, ни луг, ни шумные кусты.
Цветы в венок ложились все дружней,
Шла по улице девушка. Плакала.
Голубые глаза вытирала.
Мне понятно — кого потеряла.
Дорогие прохожие! Что же вы
проскользнули с сухими глазами?
Или вы не теряете сами?
Уронила девушка перчатку
И сказала мне: «Благодарю».
Затомило жалостно и сладко
Душу обреченную мою.
В переулок девушка свернула,
Может быть, уедет в Петроград.
Как она приветливо взглянула,
Сильная женщина тоже порой сгоряча
Слезы роняет (но это не видно другим)…
Как не хватает надежного рядом плеча,
Взгляда такого, чтоб просто растаять под ним…
Сильная женщина тоже бывает слаба…
Слабость скрывает… и душу свою- под замок.
Сильная женщина разве заслуга мужчины?
Это его каждодневный нелепый позор.
Даже не знаю, какие найти здесь причины,
Чтобы не ставить ему это прямо в укор…
Сильная женщина тоже простая девчонка…
Маска стальная скрывает с задором глаза.
Среди разных чудес, что пленят и манят,
Свет далекой звезды или вечность седых пирамид,
Есть одно, на котором всегда остановится взгляд,
Это — женщина, в ней природа все тайны хранит.
Есть такие женщины-девчонки:
Вроде, за плечами много лет,
Но глаза с наивностью ребёнка —
В них следов пережитого нет…
Словно в жизни их не предавали,
Любви моей ты боялся зря —
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И если ты уходил к другой,
Сердце мое принадлежит любимой,
Верен одной я непоколебимо,
Есть у меня колечко с амулетом:
Дымный топаз играет странным цветом.
К милой приду и посмотрю ей б очи:
«Слушай меня,
Женщина — с нами, когда мы рождаемся,
Женщина — с нами в последний наш час.
Женщина — знамя, когда мы сражаемся,
Женщина — радость раскрывшихся глаз.
Первая наша влюбленность и счастие,
Женщина — небесное созданье.
Воплощенье сказочной мечты.
Облако несбыточных желаний.
Ветер из добра и красоты.
Сколько сил затратила природа,
Создавая Женщину на свет!?
Что вложила доброго и злого
В этот многоликий силуэт?
Что хочет женщина порой?
Бокал вина и выходной.
С подругой скромно посидеть.
Немного выпить – прибалдеть.
Духи чужие обсудить,
О мужиках поговорить.
Чуть захмелеть и закурить.
Различные женщины ходят по свету,
Буквально два слова на тему, на эту.
Во-первых, есть женщины – рыбки и птички,
Есть зайки и пупсики, пышки и спички,
Драконы и змеи и тысячи кисок.
Все женщины прекрасны для мужчины,
И в этом, право, истина видна.
Но есть среди прекрасной половины,
У каждого мужчины, лишь ОДНА!
Которой, он прощает все капризы,
Кто-то думает ангел я…
Кто-то видит во мне дьяволицу…
Кто-то ищет в толпе меня…
Кто-то взгляд мой поймать боится…
Кто-то знает, что я одинока…
Кто-то ест с моих рук надежду…
Кто-то помнит,
Пусть мужчины будут не в обиде:
Мы прекрасны — это не отнять.
Слепы те, кто этого не видит.
Глупы, кто не хочет замечать.
И не важны возраст или внешность,
Красивая женщина — дар от богов,
Красивая женщина — зависть врагов.
Желанная, словно спасательный круг,
Красива на радость и горе подруг.
Кому-то от жажды глоток во спасенье,
Ты создана для восхищения,
Для удовольствий и любви,
Ты создана дарить прощенье
И ласки нежные свои.
Ты создана быть королевой
Мужских желаний и забот,
Женщина, женщина – чудо небесное!
Нежная, кроткая, нимфа прелестная.
Голубоглазая и черноокая.
Кнопка курносая. Лань длинноногая.
Губки припухшие от поцелуя,
Яркие, сладкие — сердце волнуют.
Женщина должна быть загадкой:
Хорошенькой, миленькой, сладкой.
Кокетничать, строить глазки,
Верить во всякие сказки.
Оставаться святой и грешной,
Быть красивой душой и внешне.
Обаятельным,
Я верю, что все женщины прекрасны
И добротой своею, и умом.
Ещё весельем,
Если в доме праздник.
И верностью,
Когда разлука в нём.
Не их наряды
И не профиль римский-
Нас покоряет женская душа.
Улыбка женщины… Что чище может быть?
Улыбку женщины кто может не любить?
Улыбка женщины согреет Вас теплом,
Улыбка женщины осветит всё кругом.
Улыбка женщины, что может быть нежней?
Не берите меня замуж –
Я лентяйка и поэт!
Разгильдяйка – вот мой статус,
А вам надобен обед!
Вам босая – я на шпильках,
Вам домой,
Симпатичная, немного полновата,
Метр сорок, четверо детей.
25 исполнилось когда то,
А когда- не помню, хоть убей.
Где ты верный, сильный и красивый.
Я ищу тебя уже давно.
Чем старше Женщина —
Тем больше преимуществ.
Она мудрей, хитрее и нежней,
И четче знает кто ей в жизни нужен,
И юной деве не сравниться с ней.
Была эта женщина с кошкой,
Жила эта женщина в дома…
Сюжет для журнальной обложки —
Простершая руки в истоме.
Кому она руки тянула
От жизни пустой и постылой?
Ах, эти женские глаза!
Они туман, глубокий омут,
Они поднимут в небеса,
И все печали в них утонут…
А могут в пропасть скинуть, вниз,
Одной убийственностью взгляда…
И боль,
Вошел и сказал:
«Как видишь, я цел,
Взять не сумели
Враги на прицел.
И сердце не взяли,
И сердце со мной!
И снова пришел я,
Ты сидишь на нарах посреди Москвы.
Голова кружится от слепой тоски.
На окне — намордник, воля — за стеной,
ниточка порвалась меж тобой и мной.
За железной дверью топчется солдат…
Прости его,
Пускай ты не сражалась на войне,
Но я могу сказать без колебанья:
Что кровь детей, пролитая в огне,
Родителям с сынами наравне
Дает навеки воинское званье!
По-русски «мама», по-грузински «нана»,
А по-аврски — ласково «баба».
Из тысяч слов земли и океана
У этого — особая судьба.
Став первым словом в год наш колыбельный,
Трудно жить, навеки Мать утратив.
Нет счастливей нас, чья мать жива.
Именем моих погибших братьев
Вдумайтесь, молю, в мои слова.
Как бы ни манил вас бег событий,
Мальчишка горский, я несносным
Слыл неслухом в кругу семьи
И отвергал с упрямством взрослым
Все наставления твои.
Но годы шли, и, к ним причастный,
Я не робел перед судьбой,
Постарела мать за тридцать лет,
А вестей от сына нет и нет.
Но она всё продолжает ждать,
Потому что верит, потому что мать.
И на что надеется она?
Не стареет твоя красота,
Разгорается только сильнее.
Пролетит неслышно над ней
Словно легкие птицы лета.
Не стареет твоя красота,
И глаза не померкли от слёз
И копна темно-русых волос
У тебя тяжела и густа.
Девушка взяла в ладони море,
Море испарилось на руках.
Только соль осталась, но на север
Медленные плыли облака.
А когда весенний дождь упал
На сады,
Женщина всегда чуть-чуть как море,
Море в чем-то женщина чуть-чуть
Ходят волны где-нибудь в каморке
спрятанные в худенькую грудь.
Это волны чувств или предчувствий.
Будто то надо бездной роковой,
В стекло уткнув свой черный нос,
все ждет и ждет кого-то пес.
Я руку в шерсть его кладу,
и тоже я кого-то жду.
Ты помнишь,
Не ветер, вея с высоты,
Листов коснулся ночью лунной;
Моей души коснулась ты —
Она тревожна, как листы,
Она, как гусли, многострунна.
Житейский вихрь ее терзал
И сокрушительным набегом,
Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.
Лишь очи печально глядели,
А голос так дивно звучал,
Смеркалось, жаркий день бледнел неуловимо,
Над озером туман тянулся полосой,
И кроткий образ твой, знакомый и любимый,
В вечерний тихий час носился предо мной.
Улыбка та ж была,
Я помню спальню и лампадку.
Игрушки, теплую кроватку
И милый, кроткий голос твой:
«Ангел-хранитель над тобой!»
Бывало, раздевает няня
И полушепотом бранит,
А сладкий сон,
Богини девственной округлые черты,
Во всем величии блестящей наготы,
Я видел меж дерев над ясными водами.
С продолговатыми, бесцветными очами
Высоко поднялось открытое чело,-
Его недвижностью вниманье облегло,
Строен твой стан, как церковные свечи.
Взор твой — мечами пронзающий взор.
Дева, не жду ослепительной встречи —
Дай, как монаху, взойти на костер!
Лифтерше Маше под сорок.
Грызет она грустно подсолнух,
и столько в ней детской забитости
и женской кричащей забытости!
Она подружилась с Тонечкой,
белесой девочкой тощенькой,
Женщина в новом идёт плаще.
Нет у неё никого вообще.
Дочка отдельно живет, замужняя,
И мама теперь ей стала ненужною.
Женщина плащ купила дорогой —
Может,
Женщина курит на лавочке
На многолюдной улице.
Женщине всё до лампочки.
Женщина не волнуется.
В жизни бывало всякое,
Не обжигайте взглядами.
Жизнь — не кусочек лакомый,
Я бываю такая разная –
То капризная, то прекрасная,
То страшилище опупенное,
То красавица – мисс Вселенная,
То покладиста, то с характером,
то молчу, то ругаюсь матерно,
Жёлтых огней горсть
В ночь кем-то брошена.
Я твой ночной гость
Гость твой непрошенный.
Что ж так грустит твой взгляд?
В голосе трещина.
Про тебя говорят —
Странная женщина.
Я — женщина и значит я актриса,
во мне сто лиц и тысяча ролей.
Я- женщина и значит я царица,
возлюбленная всех земных царей.
Я- женщина и значит я рабыня,
Чаровница и проказница
Скольких ты свела с ума?
Не даёшься в руки, дразнишься
Тайной прелести полна
Очарована Любовью
Околдована Судьбой
Излагали слог поэты
На коленях пред тобой
То смешлива,
Любая женщина-колдунья,
Создание ангела из тьмы.
Творит заклятья-поцелуи,
Пленяя часть мужской души.
И тайной каждая объята,
И покоряет блеском глаз.
Улыбкой «Монны Лизы» Леонардо
Приводит вас мужчин в экстаз.
Женщина – тайна небес,
Ни одним знатоком не разгадана,
Женщина – темный лес,
Где прохлада мягкая спрятана.
Женщина – это жара,
Что натуру мужскую расплавила,
Быть женщиной — что это значит?
Какою тайною владеть?
Вот женщина. Но ты незрячий.
Тебе ее не разглядеть.
Вот женщина. Но ты незрячий.
Ни в чем не виноват,
А здесь — ни наводненья, ни пожара,
И так же безмятежна синева,
И под конюшни отдана хибара
С заносчивым названием «Синема».
О, милый городок счастливых нищих!
Я в глазах твоих утону, можно?
Ведь в глазах твоих утонуть — счастье.
Подойду и скажу: Здравствуй,
Я люблю тебя. Это сложно…
Нет, не сложно, а трудно
Очень трудно любить,
Ты — шелест нежного листка,
Ты — ветер, шепчущий украдкой,
Ты — свет, бросаемый лампадкой,
Где брезжит сладкая тоска.
Мне чудится, что я когда-то
Тебя видал,
Та женщина, которая ушла,
Не будет беспокоить вас звонками
И баловать в субботу пирожками,
Рассказывать, что ночью не спала…
Ей будет абсолютно всё равно,
Что ни одной с рыбалки смс-ки…
Что удочки стары,
Чужая женщина — загадка для мужчины…
Её так хочется… скорее разгадать…
Ей всё к лицу, включая мелкие морщины.
В ней всё прекрасно, не прибавить, не отнять…
Чужая женщина подарит вам улыбку,
Я вдаль иду моей дорогой
И уведу с собою вдаль
С моей сердечною тревогой
Мою сердечную печаль.
Она-то доброй проводницей
Со мною об руку идет
И перелетной,
Она мила — скажу меж нами —
Придворных витязей гроза,
И можно с южными звездами
Сравнить, особенно стихами,
Ее черкесские глаза,
Она владеет ими смело,
Взгляни на милую, когда свое чело
Она пред зеркалом цветами окружает,
Играет локоном — и верное стекло
Улыбку, хитрый взор и гордость отражает.
Мне по нраву изгиб ваших тонких бровей,
Завитки непослушные темных кудрей.
Наши тихие речи, что сердце влекут,
Ваши очи, прозрачные, как изумруд.
Ваши губы, что слаще,
Ну-ка, скатерть расстели, хозяйка,
Посидим с тобою дотемна.
За мою любовь к тебе воздай-ка
Доброй чаркой доброго вина!
Расстели мне ту, где кисти алы,
Белую,
В деревне старушка осталась вдовой,
И не с кем теперь поделиться бедой,
А дети разъехались все по домам,
Сказав между прочим «Поехали к нам
Ты домик продай и хозяйство свое,
Некрасивых женщин не бывает,
Красота их — жизни предисловье,
Но его нещадно убивают
Невниманием, нелюбовью.
Не бывает некрасивых женщин,
Это мы наносим им морщины,
Если раздражителен и желчен
Голос ненадежного мужчины.
Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка.
Заправлена в трусы худая рубашонка,
Колечки рыжеватые кудрей
Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,
Черты лица остры и некрасивы.
Разве можно от женщины требовать многого? Вы так мило танцуете, в Вас есть шик. А от Вас и не ждут поведения строгого, Никому не мешает Ваш муж-старик. Только не надо играть в загадочность И делать из жизни «Le vin triste».
Мы читаем Шницлера. Бредим мы маркизами. Осень мы проводим с мамой в Туапсе. Девочка с привычками, девочка с капризами, Девочка не «как-нибудь», а не так, как все. Мы никем не поняты и разочарованы.
Вы похожи на куклу в этом платьице аленьком,
Зачесанная по-детски и по-смешному.
И мне странно, что Вы, такая маленькая,
Принесли столько муки мне, такому большому.
Истерически злая,
Как хорошо без женщины, без фраз, Без горьких слов и сладких поцелуев, Без этих милых, слишком честных глаз, Которые вам лгут и вас еще ревнуют! Как хорошо без театральных сцен,
Живым сочувствием привета
С недостижимой высоты,
О, не смущай, молю, Поэта —
Не искушай его мечты…
Всю жизнь в толпе людей затерян,
Порой доступен их страстям —
Поэт,
Уста с улыбкою приветной,
Румянец девственных ланит
И взор твой светлый, искрометный —
Все к наслаждению манит…
Ах! этот взор, пылая страстью,
Любовь на легких крыльях шлет
И некою волшебной властью
Сердца в чудесный плен влечет.
День вечереет, ночь близка,
Длинней с горы ложится тень,
На небе гаснут облака,
Уж поздно. Вечереет день.
Но мне не страшен мрак ночной,
Не жаль скудеющего дня,
О женщина,
Краса земная,
Родня по линии прямой
Той, первой,
Изгнанной из рая,
Ты носишь рай
В себе самой.
Я говорю
Библейским стилем
И возглашаю горячо:
Не Петр-ключарь,
Но Он на крик не отвечал,
Вопрос лукавый проникая,
И на песке, главу склоняя,
Перстом задумчиво писал.
Во прахе, тяжело дыша,
Она, жена-прелюбодейка,
Золотовласая еврейка
Пред ним,
В пене несется поток,
Ладью обгоняют буруны,
Кормчий глядит на восток
И будит дрожащие струны.
В бурю челнок полетел,
Пусть кормчий погибнет в ней шумно,
Она резва,
Как рыбка;
Ее слова
Так гибко
Шутить в речи
Готовы,
И, что ключи,
Всё новы…
Она светлей
Фонтана,
Она скрытней
Тумана;
Почти ребенком я была,
Все любовались мной;
Мне шли и кудри по плечам,
И фартучек цветной.
Любила мать смотреть, как я
Молилась поутру,
Любила слушать,
К окну приникнув головой,
Я поджидал с тоскою нежной,
Чтоб ты явилась — и с тобой
Помчаться по равнине снежной.
Но в блеск сокрылась ты лесов,
Я только рыцарь и поэт,
Потомок северного скальда.
А муж твой носит томик Уайльда,
Шотландский плэд, цветной жилет…
Твой муж — презрительный эстет.
Не потому ль насмешлив он,
Давно мы встретились с тобою, —
То было летом. Ночи зной
Манил в аллеи за собою
И звал любить и жить с тобой…
С тех пор прошли года.
Ты совершил над нею подвиг трудный,
Но, бедный друг! о, различил ли ты
Ее наряд, и праздничный и чудный,
И странные весенние цветы?..
Я ждал тебя.
Когда-то гордый и надменный,
Теперь с цыганкой я в раю,
И вот — прошу ее смиренно:
«Спляши, цыганка, жизнь мою».
И долго длится пляс ужасный,
И жизнь проходит предо мной
Безумной,
Ты нам грозишь последним часом,
Из синей вечности звезда!
Но наши девы — по атласам
Выводят шелком миру: да!
Но будят ночь всё тем же гласом —
Стальным и ровным — поезда!
Не было и нет во всей подлунной
Белоснежней плеч.
Голос нежный, голос многострунный,
Льстивая, смеющаяся речь.
Все певцы полночные напевы
Ей слагают, ей.
Шепчутся завистливые девы
У ее немых дверей.
Ты отличишь ее на пире.
Сидит задумчиво она,
И взор витает в ясном мире,
В далеком царстве грез и сна.
Когда вокруг вино струится,
Звенят бокалы,
Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь.
Так вот что так влекло сквозь бездну грустных лет,
Сквозь бездну дней пустых, чье бремя не избудешь.
Вот почему я — твой поклонник и поэт!
Они живут под серой тучей.
Я им чужда и не нужна.
Они не вспомнят тех созвучий,
Которым я научена.
Я всё молчу и всё тоскую.
Слова их бледны и темны.
Когда гляжу в глаза твои
Глазами узкими змеи
И руку жму, любя,
Эй, берегись! Я вся — змея!
Смотри: я миг была твоя,
И бросила тебя!
Ты просишь ответа на страшный вопрос:
Живут ли в душе моей речи,
Что жили когда-то, — но ветер разнес
Слова — до неведомой встречи…
О, если ты просишь,
Ты, может быть, не хочешь угадать,
Как нежно я люблю Тебя, мой гений?
Никто, никто не может так страдать,
Никто из наших робких поколений.
Моя любовь горит огнем порой,
Вдоль маленьких домиков белых
акация душно цветет.
Хорошая девочка Лида
на улице Южной живет.
Ее золотые косицы
затянуты, будто жгуты.
По платью, по синему ситцу,
Тем, что в женщине разбудишь,
И довольствоваться будешь.
Она идёт — как Восток алеет.
Такой фигурой нужно ходить.
Такую девушку невозможно склеить.
Такую можно только свинтить.
Боже, девушка!.. Ура.
И практически прелестна.
Для восьми часов утра
Впечатление полезное.
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Цикл «Стихи о Прекрасной Даме»
(129 стихотворений)
Отдых напрасен. Дорога крута.
Вечер прекрасен. Стучу в ворота.
Дольнему стуку чужда и строга,
I. Княгиня Трубецкая
II. Княгиня М. Н. Волконская
(1826 год)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Покоен,
Присела к зеркалу опять,
в себе, как в роще заоконной,
всё не решаешься признать
красы чужой и незнакомой.
В тоску заметней седина.
Так в ясный день в лесу по-летнему
листва зелёная видна,
В этот день, как огромный опал,
Было небо прозрачно… И некто,
В черный плащ запахнувшись, стоял
На мосту у «Большого проспекта»…
И к нему, проскользнув меж карет,
Изящна, как игрушечка,
Прелестная пастушечка
Плела себе венок.
И с нею рядом туточки
Наигрывал на дудочке
Прелестный пастушок.
И пели в тэт-а-тэтике
Любовные дуэтики.
Солнце вдруг покрылось флёром…
Как-то грустно… Как-то странно…
«Джим, пошлите за мотором
И сложите чемоданы…»
Положите сверху фраки,
Не забудьте также пледы:
Я поеду в Нагасаки,
В старомодном тихом зальце
Увлеклись, скосивши взоры,
Два фаянсовых китайца
Балериной из фарфора.
Увидав, что близок Эрос,
Улыбнулась танцовщица,
И ей очень захотелось
Перед ними покружиться.
Еще в мечтах чернеют стрелы
Твоих опущенных ресниц;
Но день встающий, призрак белый,
В пепл обращает угль горелый,
Пред правдой властно клонит ниц.
Еще мечта нежна,
Всегда найдется женская рука,
чтобы она, прохладна и легка,
жалея и немножечко любя,
как брата, успокоила тебя.
Всегда найдется женское плечо,
чтобы в него дышал ты горячо,
Он в старой раме, с блеклыми тонами,
В губах усмешка, взгляд лукав и строг,
И кажется, везде следит за нами,
Чуть в комнату вступаешь на порог.
Прическа старомодна,
Да, Вы со мною были не честны.
Вы предали меня, и может статься,
Не стоило бы вовсе разбираться,
Нужны Вы мне иль больше не нужны.
Но Вы с душой нечистою своей
Всего скорее даже не увидели,
Что за смысл в жизни спорить и обижаться
И терять свои силы в пустой борьбе?
Ты ведь даже представить не можешь себе,
До чего идет тебе улыбаться!
Бывает ли женщина в жизни хоть раз неправа?
Безумству вопроса нам следует лишь подивиться.
Спросивший такое не просто болван-голова,
Но хуже гораздо: практически самоубийца!
В женщине качеств — полным-полно:
Хитрость, любовь, красота, веселье.
Женщина в сущности — то же вино:
Пить хорошо. Тяжело похмелье.
Вы сущность женщины попробуйте поймите:
Перед лицом мужчины, в сплошном смущении
Она всегда нуждается в защите,
Но втайне мыслит лишь о нападении…
Она была слабою до предела,
И он опекал ее и любил.
Потом, когда робость ей надоела,
Она стала сильной душой и телом,
И тут почему-то он к ней остыл.
Зашалила, загуляла по деревне молодуха.
Было в поле, да на воле, было в день Святого духа.
Муж-то старый, муж-то хмурый укатил в село под Троицу.
Хватит хмелю на неделю,
От утра до вечера по тропинкам бегая,
Почву перерезавшим всхлипчато и шатко,
Утомилась, взмылилась маленькая пегая,
Под красивой всадницей шустрая лошадка.
Ноги добросовестно много верст оттопали.
Маленькая женщина с крупными глазами,
Вы во всем случившемся виноваты сами.
Разве интересною можно быть такою
И в глаза заглядывать с вкрадчивой тоскою?
Обладать раздумчивой шелковой походкой?
От меня вечор Леила
Равнодушно уходила.
Я сказал: «Постой, куда?»
А она мне возразила:
«Голова твоя седа».
Я насмешнице нескромной
Отвечал: «Всему пopa!
То,
Что белеется на горе зеленой?
Снег ли то, али лебеди белы?
Был бы снег — он уже бы растаял,
Были б лебеди — они б улетели.
То не снег и не лебеди белы,
Я думал, сердце позабыло
Способность легкую страдать,
Я говорил: тому, что было,
Уж не бывать! уж не бывать!
Прошли восторги, и печали,
И легковерные мечты…
Но вот опять затрепетали
Пред мощной властью красоты.
Зачем я ею очарован?
Зачем расстаться должен с ней?
Когда б я не был избалован
Цыганской жизнию моей
Она глядит на вас так нежно,
Она лепечет так небрежно,
Когда-то (помню с умиленьем)
Я смел вас няньчить с восхищеньем,
Вы были дивное дитя.
Вы расцвели — с благоговеньем
Вам ныне поклоняюсь я.
За вами сердцем и глазами
С невольным трепетом ношусь
И вашей славою и вами,
Все в ней гармония, все диво,
Все выше мира и страстей;
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей;
Она кругом себя взирает:
Ей нет соперниц,
Не розу пафосскую,
Росой оживленную,
Я ныне пою,
Не розу феосскую,
Вином окропленную,
Стихами хвалю;
Но розу счастливую,
На персях увядшую
Элизы моей…
Полюбуйтесь же вы, дети,
Как в сердечной простоте
Длинный Фирс играет в эти,
Те, те, те и те, те, те.
Черноокая Россети
В самовластной красоте
Все сердца пленила эти,
Подъезжая под Ижоры,
Я взглянул на небеса
И воспомнил ваши взоры,
Ваши синие глаза.
Хоть я грустно очарован
Вашей девственной красой,
Хоть вампиром именован
Я в губернии Тверской,
Прощай, любезная калмычка!
Чуть-чуть, назло моих затей,
Меня похвальная привычка
Не увлекла среди степей
Вслед за кибиткою твоей.
Твои глаза, конечно, узки,
И плосок нос,
Зачем, Елена, так пугливо,
С такой ревнивой быстротой,
Ты всюду следуешь за мной
И надзираешь торопливо
Мой каждый шаг? я твой.
Пустое вы сердечным ты
Она, обмолвясь, заменила
И все счастливые мечты
В душе влюбленной возбудила.
Пред ней задумчиво стою,
Свести очей с нее нет силы;
Вот, Зина, вам совет: играйте,
Из роз веселых заплетайте
Себе торжественный венец —
И впредь у нас не разрывайте
Ни мадригалов, ни сердец.
С своей пылающей душой,
С своими бурными страстями,
О жены Севера, меж вами
Она является порой
И мимо всех условий света
Стремится до утраты сил,
Увы! Язык любви болтливой,
Язык и темный и простой,
Своею прозой нерадивой
Тебе докучен, ангел мой.
Но сладок уху милой девы
Честолюбивый Аполлон.
Ей милы мерные напевы,
Лизе страшно полюбить.
Полно, нет ли тут обмана?
Берегитесь — может быть,
Эта новая Диана
Притаила нежну страсть —
И стыдливыми глазами
Ищет робко между вами,
Фонтан любви, фонтан живой!
Принес я в дар тебе две розы.
Люблю немолчный говор твой
И поэтические слезы.
Твоя серебряная пыль
Меня кропит росою хладной:
Ах,
Ночной зефир
Струит эфир.
Шумит,
Бежит
Гвадалквивир.
Вот взошла луна златая,
Тише… чу… гитары звон…
Вот испанка молодая
Оперлася на балкон.
В последний раз, в сени уединенья,
Моим стихам внимает наш пенат.
Лицейской жизни милый брат,
Делю с тобой последние мгновенья.
Прошли лета соединенья;
Разорван он,
Я верю: я любим; для сердца нужно верить.
Нет, милая моя не может лицемерить;
Все непритворно в ней: желаний томный жар,
Стыдливость робкая, харит бесценный дар,
Нарядов и речей приятная небрежность,
На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
K ***
Счастлив, кто близ тебя, любовник упоенный,
Без томной робости твой ловит светлый взор,
Движенья милые, игривый разговор
И след улыбки незабвенной.
Не спрашивай, зачем унылой думой
Среди забав я часто омрачен,
Зачем на все подъемлю взор угрюмый,
Зачем не мил мне сладкой жизни сон;
Не спрашивай, зачем душой остылой
Я разлюбил веселую любовь
И никого не называю милой —
Кто раз любил,
В отдалении от вас
С вами буду неразлучен,
Томных уст и томных глаз
Буду памятью размучен;
Изнывая в тишине,
Не хочу я быть утешен,-
Вы ж вздохнете ль обо мне,
Вы избалованы природой;
Она пристрастна к вам была,
И наша вечная хвала
Вам кажется докучной одой.
Вы сами знаете давно,
Что вас любить немудрено,
Что нежным взором вы Армида,
Когда в пленительном забвеньи,
В час неги пылкой и немой,
В минутном сердце упоенье
Внезапно взор встречаю твой,
Когда на грудь мою склоняешь
Чело, цветущее красой,
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно,
Я вас люблю, — хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам…
Пора,
Немного устала…
По-женски слезинку пущу…,
Умоюсь, накрашусь…
И больше уже не грущу…
Мне просто чертовски идёт
Сильной женщиной быть…
Чтоб с лёгкостью ношу судьбы,
Я перестала верить в случай
Что надо, то сама построю!
Я стала смелой и везучей
И в чем-то даже роковою!
Я целюсь как всегда в десятку
И выбиваю теперь метко.
Быть сильной женщиной не всем дано то Бога:
Не плакать, не сгибаться, не скулить.
Другим отдать от сердца очень много—
и ни чего взамен не получить.
Не требовать особого внимания.
Никогда не пытайся себя оправдать,
Если чувствую ложь – я тебе не поверю.
Я могу тебя счастье огромное дать,
А могу пред тобою захлопнуть все двери.
Я могу быть богиней твоей иль рабой,
День ушел, как будто скорый поезд,
Сядь к огню, заботы отложи.
Я тебе не сказочную повесть
Рассказать хочу, Омар-Гаджи.
В том краю, где ты, кавказский горец,
Мальчишки, смотрите,
вчерашние девочки,
подросточки — бантики, белые маечки —
идут, повзрослевшие, похудевшие…
Ого, вы как будто взволнованы, мальчики?
Ведь были — галчата, дурнушки,
Мне говорила красивая женщина:
«Я не грущу, не ропщу.
Все, словно в шахматах, строго расчерчено,
и ничего не хочу.
В памяти — отблеск далекого пламени:
детство,
Сильную женщину ведьмой зовут за спиной,
Гордой считают и неуступчиво — властной.
И никогда им ее не увидеть иной,
А ведь она очень часто бывает несчастной.
Сильная женщина в принцев не верит давно
(было когда-то,
Я просто быть сильной ужасно устала.
Роль, чувствую, эта совсем не идет…
Я душу свою на других разменяла,
А сердце по-прежнему верит и ждет…
С утра телефон разорвется звонками:
«Ты можешь,
Все восхищаются женщинами сильными,
Которые не плачут от потерь,
Которые шагами семимильными
Уходят, с треском закрывая дверь.
Но как, порою, воют эти женщины
От боли,
У сильной женщины нет права на ошибку,
На лень и мелочность, на зависть и на злость.
Она должна всегда ходить с улыбкой,
Пусть даже что-то ей не удалось.
Ну какая я сильная?! Тоже тревожусь и плачу.
Искренность чувств, извини, не умею скрывать…
Слезы свои так по-детски растерянно прячу…
Просто боюсь, что не сможете это понять…
Разве я сильная?
Сильными женщины ведь не рождаются,
Ими становятся от безысходности,
Просто, как в сказке, отнюдь не случается,
Жизнь нелегка-то, уж если по совести …
Жили да были… Начало красивое,
Устала быть сильной, хочу быть слабее…
Железные нервы иметь тяжело…
Ведь слабых по жизни — обычно жалеют,
А сильных с обрывов толкают назло…
Устала быть мудрой,
Сильная женщина самая слабая —
Ей не расплакаться, глядя в глаза.
И все снова думают — сильная, храбрая,
И никто не услышит, как плачет душа.
Сильная женщина всегда одинокая,
А сильных женщин просто не бывает —
Все это видимость, иллюзия, обман.
Когда никто не видит, даже «сильные» рыдают,
Пытаясь залечить на сердце боль всех ран.
А сильных женщин часто обижают —
«Она же сильная,
Сильная женщина шла через годы,
Переступая обиды, невзгоды…
Сердце свое, закаляя слезами,
Грусть, выдавая только глазами.
Ветры потерь ей лицо обжигали,
Шла лишь вперёд,
Я — сильная. Спасибо вам за это!
Без этих испытаний до сих пор
Я принимала бы за чистую монету
Ваш шепот за спиной и всякий вздор.
Безоговорочно бы верила вам дальше
И шла,
Я часто слышу: Сильная пошла!
А вы вглядитесь мне в глаза
И в них прочтете вы слова:
Да вы поймите, слабая же я.
Устала я нести свой сильный крест,
Пляшут строчки на кардиограмме.
Не заставить сердце замолчать.
Лед и виски на столе в стакане…
От бессилья хочется кричать.
Что поделать, опустились руки.
Маску сильной женщины- к чертям!
Утро. Распишет взвеси тумана.
День. Полон гама вор’онье-сорочьего.
Вечер. На небе сурьма и румяна.
Ночь. Этот жуткий сквозняк одиночества!
Счастье. Не знаю. Радость — ни капли.
Я думала полжизни, что я сильная.
Тянула груз проблем всегда сама.
Друзья ушли шагами семимильными.
С бедой глаза в глаза была одна…
Предательство мужчин знакомо тоже мне.
Я та, у которой «все хорошо»
И даже тогда, когда боль разъедает
И хочется просто уткнуться в плечо,
Но только вот рядом плеча не бывает.
Я та,
Есть в сильной женщине спокойствие и честь,
Она себя мужчинам в дар не обещает.
Дань благородства и терпения в ней есть,
Её слащавой лестью фразы не прельщают…
Сильна та женщина,
Быть сильной женщиной по жизни нелегко…
Уметь прощать порою больно, да и сложно…
Порхая в огненных объятьях мотыльком,
Быть сильной тяжко… и порою невозможно…
Есть в сильной женщине спокойствие и честь,
Сильная женщина – глупая фраза!
Кто произносит, не думает сразу
Что за насмешку все можно принять,
Да и сарказма у слов не отнять
Сильная, значит — умеет прощать,
Знаешь, быть женщиной очень непросто:
Ласковой, нежной и маленькой ростом,
Платье и туфли. Улыбка сквозь слезы.
Жизнь- не стихи, а банальная проза.
Знаешь, как сложно смеяться,
Будь, пожалуйста, послабее.
Будь, пожалуйста.
И тогда подарю тебе я чудо запросто.
И тогда я вымахну — вырасту, стану особенным.
Из горящего дома вынесу тебя, сонную.
Немного устала от сложных вибраций судьбы…
Но женщины лишь на минуту бывают слабы,
А долгие годы несут целый мир на руках,
Где разум не дремлет, а сердце опять в облаках…
Немного устала от шлейфа злословий пустых…
Вчера мне казалось,
Увяданье сменилось цветением…
Стон души — восхитительным пением…
Ей бы плакать в подушку и каяться,
А она сквозь слезу улыбается…
Люди хаяли за непосредственность,
За её силу воли и женственность,
В нашей жизни, когда порошею
Заметает нам вьюга путь,
Я прошу тебя: будь хорошею,
Самой доброй на свете будь!
Чтоб все лучшее сохранить,
Не скупись в беде на улыбки,
Женщина не с возрастом меняется,
Женщина меняется с мужчиной
На которого она ровняется:
Умный, ласковый, с небритою щетиной.
Женщина добреет не от лёгких дел,
Не от новой действенной диеты,
Я в глазах твоих утону — Можно?
Ведь в глазах твоих утонуть — счастье!
Подойду и скажу — Здравствуй!
Я люблю тебя очень — Сложно?
Нет не сложно это,
Я всё переживу… ведь я же сильная…
И виду не подам как плохо мне,
И пусть все думают что я счастливая,
Всегда с улыбкой буду на лице…
Я всё переживу… ведь я же смелая…
И мне не страшно что осталась я одна,
Къ тебѣ мой пламень утушится,
Когда мой тѣла духъ лишится.
Мнѣ свѣтлый день тогда мрачняе темной ночи,
Коль предъ собой тебя мои не видятъ очи.
Каковы ко мнѣ въ любви ты имѣлъ успѣхи,
Престрашная пьяница где то была,
И полнымъ стаканомъ хмельное пила,
Дворянскова ль роду она. Иль мещанка,
Или и крестьянка,
Оставлю объ етомъ пустыя слова,
Довольно что пьяница ета,
Красавицы своей отставъ пастухъ, въ разлукѣ,
Лилъ слезы и стеня во всѣхь мѣстахь былъ въ скукѣ
Вездѣ ее искалъ, ни гдѣ не находилъ,
И нѣкогда въ тоскѣ безъ пользы говорилъ:
О рощи!