Стихи Вертинского Александра
Нам осталось очень, очень мало. Мы не смеем ничего сказать. Наше поколение сбежало, Бросило свой дом
С большою нежностью — потому, Что скоро уйду от всех, Я всё раздумываю, кому Достанется волчий мех.
Ты успокой меня, Скажи, что это шутка, Что ты по-прежнему, По-старому моя! Не покидай меня!
В вечерних ресторанах, В парижских балаганах, В дешевом электрическом раю, Всю ночь ломаю руки От ярости
На солнечном пляже в июне В своих голубых пижама Девчонка — звезда и шалунья — Она меня сводит с ума.
Небеса расцвечены алмазами, Возжигает Родина огни. Все о вас, родные сероглазые Братья, драгоценные мои!
Мыши съели Ваши письма и записки. Как забвенны «незабвенные» слова! Как Вы были мне когда-то близки!
Как жаль, что с годами уходит Чудесный мой песенный дар. Как жаль, что в крови уж не бродит Весенний
Я всегда был за тех, кому горше и хуже, Я всегда был для тех, кому жить тяжело. А искусство мое, как
Вере Холодной Ах, где же Вы, мой маленький креольчик, Мой смуглый принц с Антильских островов, Мой маленький
Я сегодня смеюсь над собой… Мне так хочется счастья и ласки, Мне так хочется глупенькой сказки, Детской
Мы — птицы певчие. Поем мы, как умеем. Сегодня — хорошо, а завтра — кое-как. Но все, что с песнями на
Вас не трудно полюбить, Нужно только храбрым быть, Все сносить, не рваться в бой И не плакать над судьбой
Какой ценой Вы победили. Какой неслыханной ценой! Какую Вы любовь убили. Какое солнце погасили В своей
В этой жизни ничего не водится — Ни дружбы, ни чистой любви. Эту жизнь прожить приходится По горло и в грязи
Вы стояли в театре, в углу, за кулисами, А за Вами, словами звеня, Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами
Я не знаю, зачем и кому это нужно, Кто послал их на смерть недрожавшей рукой, Только так беспощадно
Восстань, пророк, и виждь, и внемли. Исполнись волею моей И, обходя моря и земли. Глаголом жги сердца людей.
Мне смешны теперь мои печали детские И наивны кажутся мечты. Я увидел, как недавно на Кузнецком Зацветали
В пыльный маленький город, где Вы жили ребенком, Из Парижа весной к Вам пришел туалет. В этом платье
Мы читаем Шницлера. Бредим мы маркизами. Осень мы проводим с мамой в Туапсе. Девочка с привычками, девочка
Ваш любовник скрипач, он седой и горбатый. Он Вас дико ревнует, не любит и бьет. Но когда он играет «Концерт
Ваши пальцы пахнут ладаном, А в ресницах спит печаль. Ничего теперь не надо нам, Никого теперь не жаль.
Из глухих притонов Барселоны На асфальт парижских площадей Принесли Вы эти песни-звоны Изумрудной родины своей.
Тяжело таким, как я, «отсталым папам»: Подрастают дочки и сынки, И уже нас прибирают к лапам Эти юные
Насмешница моя, лукавый рыжий мальчик, Мой нежный враг, мой беспощадный друг, Я так влюблен в Ваш узкий
Каждый тонет — как желает. Каждый гибнет — как умеет. Или просто умирает. Как мечтает, как посмеет.
Ирине Н-й Я безумно боюсь золотистого плена Ваших медно-змеиных волос, Я влюблен в Ваше тонкое имя «Ирена»
(Шарж на западную кинозвезду) Ах сегодня весна Боттичелли! Вы во власти весеннего бриза, Вас баюкает
Ты сказала, что Смерть носит Котомку с косой — косит, Что она, беззубая, просит: «Дай ему, Господи, срок!
Что же мы себя мучаем? Мы ведь жизнью научены… Разве мы расстаемся навек? А ведь были же сладости В каждом
Мне не нужна женщина. Мне нужна лишь тема, Чтобы в сердце вспыхнувшем зазвучал напев. Я могу из падали
Сколько вычурных поз, Сколько сломанных роз, Сколько мук, и проклятий, и слез! Как сияют венцы!
Обезьянка Чарли устает ужасно От больших спектаклей, от больших ролей. Все это ненужно, все это напрасно
Рождество в стране моей родной, Синий праздник с дальнею звездой, Где на паперти церквей в метели Вихри
Это бред. Это сон. Это снится… Это прошлого сладкий дурман. Это Юности Белая Птица, Улетевшая в серый
Вы похожи на куклу в этом платьице аленьком, Зачесанная по-детски и по-смешному. И мне странно, что Вы
Я люблю Вас, моя сероглазочка, Золотая ошибка моя! Вы — вечерняя жуткая сказочка, Вы — цветок из картины Гойя.