Стихи Вознесенского Андрея
На суде, в раю или в аду скажет он, когда придут истцы: «Я любил двух женщин как одну, хоть они совсем
Левый крайний! Самый тощий в душевой, Самый страшный на штрафной, Бито стекол — боже мой! И гераней…
— Мама, кто там вверху, голенастенький — руки в стороны — и парит? — Знать, инструктор лечебной гимнастики.
Вам Маяковский что-то должен. Я отдаю. Вы извините — он не дожил. Определяет жизнь мою платить за Лермонтова
Судьба, как ракета, летит по параболе Обычно — во мраке и реже — по радуге. Жил огненно-рыжий художник
Мордеем, друг. Подруги молодеют. Не горячитесь. Опробуйте своей моделью как «анти» превращается в античность.
Сложи атлас, школярка шалая,- мне шутить с тобою легко,- чтоб Восточное полушарие на Западное легло.
Любите при свечах, танцуйте до гудка, живите — при сейчас, любите — при когда? Ребята — при часах, девчата
Ты кричишь, что я твой изувер, и, от ненависти хорошея, изгибаешь, как дерзкая зверь, голубой позвоночник и шею.
Когда ты была во мне точкой (отец твой тогда настаивал), мы думали о тебе, дочка,— оставить или не оставить?
Ко мне является Флоренция, фосфоресцируя домами, и отмыкает, как дворецкий, свои палаццо и туманы.
Вечером, ночью, днем и с утра благодарю, что не умер вчера. Пулей противника сбита свеча. Благодарю за
Не отрекусь от каждой строчки прошлой — от самой безнадежной и продрогшей из актрисуль. Не откажусь от
Хоронила Москва Шукшина, хоронила художника, то есть хоронила Москва мужика и активную совесть.
Нам, как аппендицит, поудаляли стыд. Бесстыдство — наш удел. Мы попираем смерть. Ну, кто из нас краснел?
Загляжусь ли на поезд с осенних откосов, забреду ли в вечернюю деревушку — будто душу высасывают насосом
Я — семья Во мне как в спектре живут семь «я», невыносимых, как семь зверей А самый синий свистит в свирель!
Ну что тебе надо еще от меня? Чугунна ограда. Улыбка темна. Я музыка горя, ты музыка лада, ты яблоко