Стихи Рыжего Бориса
Отделали что надо, аж губа отвисла эдак. Думал, всё, труба, приехал ты, Борис Борисыч, милый.
Брега Невы. Портвейн с закускою приносит как бы половой. Сидим типа компаньей узкою в одной пивной на Моховой.
Так сказать, надо факты связать — выпивали в тоске и печали. Слезы, помнится, мне не давали вам стихи
Я зеркало протру рукой и за спиной увижу осень. И беспокоен мой покой, и счастье счастья не приносит.
Не надо ничего, оставьте стол и дом и осенью, того, рябину за окном. Не надо ни хрена — рябину у окна
Мне не хватает нежности в стихах, а я хочу, чтоб получалась нежность — как неизбежность или как небрежность.
Померкли очи голубые, Погасли черные глаза — Стареют школьницы былые, Беседки, парки, небеса.
Как таксист, на весь дом матерясь, за починкой кухонного крана ранит руку и, вытерев грязь, ищет бинт
Что махновцы, вошли красиво в незатейливый город N. По трактирам хлебали пиво да актерок несли со сцен.
Вы, Нина, думаете, вы нужны мне, что вы, я, увы, люблю прелестницу Ирину, а вы, увы, не таковы.
Нагой, но в кепке восьмигранной, переступая через нас, со знаком качества на члене, идет купаться дядя Стас.
Я тебе привезу из Голландии Legо, мы возьмем и построим из Legо дворец. Можно годы вернуть, возвратить
Так я понял: ты дочь моя, а не мать, только надо крепче тебя обнять и взглянуть через голову за окно
За Обвою — Кама, за Камою — Волга — по небу и горю дорога сквозная. Как дурень, стою на краю, да и только
В те баснословные года нам пиво воздух заменяло, оно, как воздух, исчезало, но появлялось иногда.
Мы здорово отстали от полка. Кавказ в доспехах, словно витязь. Шурует дождь. Вокруг ни огонька.
До пупа сорвав обноски, с нар сползают фраера, на спине Иосиф Бродский напортачен у бугра — начинаются
Не безысходный — трогательный, словно пять лет назад, отметить надо дождик безусловно и листопад.
Осыпаются алые клёны, полыхают вдали небеса, солнцем розовым залиты склоны — это я открываю глаза.
Я подарил тебе на счастье во имя света и любви запас ненастья в моей крови. Дождь, дождь идет, достанем
Зелёный змий мне преградил дорогу к таким непоборимым высотам, что я твержу порою: слава богу, что я не там.
Приобретут всеевропейский лоск Слова трансазиатского поэта, Я позабуду сказочный Свердловск И школьный
Дай руку мне — мне скоро двадцать три — и верь словам, я дольше продержался меж двух огней — заката и зари.
Дождь в Нижнем Тагиле. Лучше лежать в могиле. Лучше б меня убили дядя в рыжем плаще с дядею в серой робе.
…и при слове «грядущее» из русского языка выбегают… И. Бродский Трижды убил в стихах реального человека
Когда бутылку подношу к губам, чтоб чисто выпить, похмелиться чисто, я становлюсь похожим на горниста
Не черемухе в сквере и не роще берез — только музыке верил, да и то не всерьез. Хоть она и рыдала у меня
Мой герой ускользает во тьму. Вслед за ним устремляются трое. Я придумал его, потому что поэту не в кайф
Молодость, свет над башкою, случайные встречи. Слушает море под вечер горячие речи, чайка кричит и качается
Над саквояжем в черной арке всю ночь играл саксофонист. Бродяга на скамейке в парке спал, постелив газетный лист.
Снег за окном торжественный и гладкий, пушистый, тихий. Поужинав, на лестничной площадке курили психи.
За стеной — дребезжанье гитары, льется песнь, подпевают певцу захмелевшие здорово пары — да и впрямь
Мы целовались тут пять лет назад, и пялился какой-то азиат на нас с тобой — целующихся — тупо и похотливо
Стань девочкою прежней с белым бантом, я — школьником, рифмуясь с музыкантом, в тебя влюблённым и в твою
…мной сочиненных. Вспоминал Я также то, где я бывал… Некрасов Есть фотография такая в моем альбоме: бард
По родительским польтам пройдясь, нашкуляв на «Памир» и «Памир» «для отца» покупая в газетном киоске
Гриша-поросенок выходит во двор, в правой руке топор. «Всех попишу, — начинает он тихо, потом орет: падлы!
Восьмидесятые, усатые, хвостатые и полосатые. Трамваи дребезжат бесплатные. Летят снежинки аккуратные.
С брегов стремительной Исети к брегам медлительной Невы я вновь приеду на рассвете, хотя меня не ждете Вы.
Прежде чем на тракторе разбиться, застрелиться, утонуть в реке, приходил лесник опохмелиться, приносил
Живу во сне, а наяву сижу-дремлю. И тех, с которыми живу, я не люблю. Просторы, реки, облака, того-сего.
Из школьного зала — в осенний прозрачный покой. О, если б ты знала, как мне одиноко с тобой… Как мне
Окраина стройки советской, фабричные красные трубы. Играли в душе моей детской Ерёменко медные трубы.
С плоской «Примой» в зубах: кому в бровь, кому в пах, сквозь сиянье вгоняя во тьму. Только я со шпаною
Я на крыше паровоза ехал в город Уфалей и обеими руками обнимал моих друзей — Водяного с Черепахой, щуря
В полдень проснёшься, откроешь окно — двадцать девятое светлое мая: господи, в воздухе пыль золотая.
Тайга — по центру, Кама — с краю, с другого края, пьяный в дым, с разбитой харей, у сарая стою с Григорием Данским.
На фоне граненых стаканов рубаху рвануть что есть сил… Наколка — «Георгий Иванов» — на Вашем плече, Михаил.
Как только про мгновения весны кино начнется, опустеет двор, ему приснятся сказочные сны, умнейшие, хоть
Ничего не надо, даже счастья быть любимым, не надо даже тёплого участья, яблони в окне. Ни печали женской