Стихи Самойлова Давида

Сороковые, роковые, Военные и фронтовые, Где извещенья похоронные И перестуки эшелонные. Гудят накатанные рельсы.

Соври, что любишь! Если ложь Добра, то будь благословенна! Неужто лучше ржавый нож И перерезанная вена?

Чет или нечет? Вьюга ночная. Музыка лечит. Шуберт. Восьмая. Правда ль, нелепый Маленький Шуберт,— Музыка — лекарь?

Мне снился сон. И в этом трудном сне Отец, босой, стоял передо мною. И плакал он. И говорил ко мне: —

Внезапно в зелень вкрался красный лист, Как будто сердце леса обнажилось, Готовое на муку и на риск.

Дай выстрадать стихотворенье! Дай вышагать его! Потом. Как потрясенное растенье, Я буду шелестеть листом.

Если б у меня хватило глины, Я б слепил такие же равнины; Если бы мне туч и солнца дали, Я б такие же

Я недругов своих прощаю И даже иногда жалею. А спорить с ними не желаю, Поскольку в споре одолею.

А мне приснился сон, Что Пушкин был спасён Сергеем Соболевским…. Его любимый друг С достоинством и блеском

Город ночью прост и вечен, Светит трепетный неон. Где-то над Замоскворечьем Низкий месяц наклонен.

…И тогда узнаешь вдруг, Как звучит родное слово. Ведь оно не смысл и звук, А уток пережитого, Колыбельная

Пусть нас увидят без возни, Без козней, розни и надсады, Тогда и скажется: «Они Из поздней пушкинской плеяды».

Наконец я познал свободу. Все равно, какую погоду За окном предвещает ночь. Дом по крышу снегом укутан.

Я сделал вновь поэзию игрой В своем кругу. Веселой и серьезной Игрой — вязальной спицею, иглой Или на

Словно красавица, неприбранная, заспанная, Закинув голову, забросив косы за спину, Глядит апрель на птичий

Жду, как заваленный в забое, Что стих пробьется в жизнь мою. Бью в это темное, рябое, В слепое, в каменное бью.

Мы не меняемся совсем. Мы те же, что и в детстве раннем. Мы лишь живем. И только тем Кору грубеющую раним.

Всю дряблость ноября с шатанием и скрипом, Все всхлипыванья луж и шарканье дождя, И все разрывы струн

Ты скажи, чем тебя я могу одарить? Ни свободой, ни силой, ни славой, Не могу отпустить тебя жить и творить

Давай поедем в город, Где мы с тобой бывали. Года, как чемоданы, Оставим на вокзале. Года пускай хранятся

Подставь ладонь под снегопад, Под искры, под кристаллы. Они мгновенно закипят, Как плавкие металлы.

Листаю жизнь свою, Где радуюсь и пью, Люблю и негодую. И в ус себе не дую. Листаю жизнь свою, Где плачу

Повтори, воссоздай, возверни Жизнь мою, но острей и короче. Слей в единую ночь мои ночи И в единственный

Шуберт Франц не сочиняет — Как поется, так поет. Он себя не подчиняет, Он себя не продает. Не кричит

В страстях, в которых нет таланта, Заложено самоубийство Или, убийство. Страсти Данта Равны ему.

Сначала только пальцем Покатывало гальку И плотно, словно панцирь, Полнеба облегало, Потом луна в барашках

Как я живу? Без ожиданий. В себе накапливая речь. А между тем на крыши зданий Ребристый снег успел прилечь.

Расставанье, Век спустя после прощанья, Ты звучишь во мне, как длинное стенанье, Как стенанье ветра за стеной.

Слава богу! Слава богу! Что я знал беду и тревогу! Слава богу, слава богу — Было круто, а не отлого!

Хочется синего неба И зеленого леса, Хочется белого снега, Яркого желтого лета. Хочется, чтоб отвечало

Вода моя! Где тайники твои, Где ледники, где глубина подвала? Струи ручья всю ночь, как соловьи, Рокочут

Вдруг странный стих во мне родится, Я не могу его поймать. Какие-то слова и лица. И время тает или длится. Нет!

Деревья пели, кипели, Переливались, текли, Качались, как колыбели, И плыли, как корабли. Всю ночь, до

Отмерено добро и зло Весами куполов неровных, О византийское чело, Полуулыбка губ бескровных!

Дни становятся все сероватей. Ограды похожи на спинки железных кроватей. Деревья в тумане, и крыши лоснятся

Жалость нежная пронзительней любви. Состраданье в ней преобладает. В лад другой душе душа страдает.

Жаль мне тех, кто умирает дома, Счастье тем, кто умирает в поле, Припадая к ветру молодому Головой, закинутой от боли.

Там Анна пела с самого утра И что-то шила или вышивала. И песня, долетая со двора, Ему невольно сердце

Не белый цвет и черный цвет Зимы сухой и спелой — Тот день апрельский был одет Одной лишь краской — серой.

Тяжелое небо набрякло, намокло. Тяжелые дали дождем занавешены. Гроза заливает июльские стекла, А в стеклах

Действительно ли счастье — краткий миг И суть его — несовершенство, И правы ль мы, когда лобзаем лик

Как я завидую тому, В ком чувство гордости сильнее Обид. Кто может, каменея, Как древний истукан глядеть во тьму.

О, вы ее не знаете! В ней есть Умение обуздывать порывы. И, следовательно, свобода воли. Мы оба несчастливы

Странно стариться, Очень странно. Недоступно то, что желанно. Но зато бесплотное весомо — Мысль, любовь

Так с тобой повязаны, Что и в снах ночных Видеть мы обязаны Только нас двоих. Не расстаться и во сне

Заходите, пожалуйста. Это Стол поэта. Кушетка поэта. Книжный шкаф. Умывальник. Кровать. Это штора — окно

Весь лес листвою переполнен. Он весь кричит: тону! тону! И мы уже почти не помним, Каким он был семь

О, краткое очарованье Плывущих мимо кораблей! А после разочарованье От бронзы бывших королей.

Рукоположения в поэты Мы не знали. И старик Державин Нас не заметил, не благословил… В эту пору мы держали

Я написал стихи о нелюбви. И ты меня немедля разлюбила. Неужто есть в стихах такая сила, Что разгоняет