Стихи Елены Касьян

Это Ляля несёт впереди себя свой живот, Она не знает пока ещё, кто в животе живёт. Ей предлагали выпить

Она любила маленькие вещи: Ключи, булавки, трещинки в стене, Теряла вечно тонкое пенсне, которое носила

Небо вытряхнет медленный снег — разлинует, как лист. Время нас аккуратно разложит по нотному стану, и

Как-то их странно задумали наверху, В их биографии втиснули всякую чепуху, Перемешали с толпой, развели

Зачем мы пишем так, как будто остаётся всего-то и делов, что мучиться и ждать? Ещё одна луна легла на

И в этот сумрак, хрупкий, предрассветный, Вплываем врозь, как будто бы вдвоём, И снится нам, что мы с

И этого хватило бы вполне, Для музыки порой довольно ноты, Но бесполезно думать, кто ты мне, Ещё не понимая

1 Свитки бы исписал, а с небес ни строчки – кончились имена у предметов. Видимое — не полотно, а всего

Как-то всё уладится, заживёт. Я уже давно тебе не пишу. Вот ещё один пролетает год, Словно нераскрывшийся парашют.

На песчаную косу небо выльет бирюзу, Ветер с моря обещает долгожданную грозу. Тяжелеет старый сад, клонит

Что ты знаешь, Тэйми, о других, не таких, как мы, У которых ни трещины нет в середине кормы, У которых

Мы всё время в глухой обороне, мы вооружены до зубов. Оттого нам друг другу не стать ни понятней, ни ближе.

Он говорит: «Только давай не будем сейчас о ней, Просто не будем о ней ни слова, ни строчки.

В Риме под Новый год не бывает снега. Сверху город похож на конструктор «лего», Сверху всё выглядит как-то

Переждать половину тоски, пережить середину зимы, Изучить, наконец, все самые тайные шифры, Объявить

Свет мой, смотри, у моей души прямо по краю расходятся швы, видишь, прорехи стынут. Это так страшно —

Этот город похож на большой вокзал, Поезда, как птицы, кричат в ночи. Но когда я вижу твои глаза, Всё молчит.

На полуфразе прерван разговор, И все слова стекли на дно воронки. Но всё саднят и ноют до сих пор Засвеченные

В тот раз, когда мы виделись с тобой, подумать даже страшно – в прошлом веке, кто мог предположить, что

Всё проходит, всё пройдёт, Спит у печки серый кот, За окном метёт метель, Дремлет бабушкина гжель, Дремлет

Темнота накрывает квартал за кварталом, Заливается в комнату, будто чернила. Холода подбираются, дело

Август ещё обещает немного тепла, Лампа ворует у ночи кусочек стола, Ветка стучится в окно, за окном темнота.

Поскольку время вычли до того, как мы в него пытались просочиться, когда по снегу чёрная лисица петляла

Юзек просыпается среди ночи, хватает её за руку, тяжело дышит: «Мне привиделось страшное, я так за тебя

И из всех живучих моих сестёр Я одна невредимая до сих пор, Потому что не знаю, как умереть, Рыбаки мне

Эта девочка хочет засахарить меня всю, Даже имя моё стало, словно кусок рафинада. Я говорю ей: «Ну хватит

Этот дымный город, размытый воздух, где вокзал спиной к пустоте прижался. — Ты не поздно? – спрашивала.

Моя девочка, в город вступают войска. Ночь темна, и покуда звезда высока, Нам безропотно ждать окончанья

И вот уже захвачены врасплох, и нас внезапно покидает время, где мы опять становимся не теми, кем кажемся

Он говорит – неси, сколько сумеешь. Сил хватит. Тянись ко мне, даже когда на дне будешь, вставай со дна.

Здесь отставали всякие часы, И потому она не торопилась. Стоял февраль, закончились чернила, Сошли с

Ну как ты там, говорю, как ты? Топографы сверили уже карты, Криптографы выяснили основы, И только я –

Город метнётся навстречу тебе вдоль дождя – запахом мокрой коры, штукатурки, озона.. Собственно говоря

Время месит белый свет в аккуратные просфоры, В белых капсулах квартир спит людское вещество, Осень смотрит

Девочку маленькую обними, слёзки ей утри, У неё что-то мяконькое вырастет внутри – Трепетная бабочка

Всё линяет, теряет краски, сходит на нет. Это просто зима, мой мальчик, и это проходит. Но пока в поднебесье

Ты думаешь, что можно привыкнуть к этому вечно ускользающему силуэту, к этому голосу (тихо, тише, ещё

И ходить учили, и есть, и спать, а стареть никто не учил. Показали буквы писать в тетрадь, передали чернил.

У Кащея Бессмертного три внебрачные дочки: от Марьи Моревны, от Елены Прекрасной, от Василисы Премудрой.

Оттого ли двигаться по краю, Что других ориентиров нет? Я сама пока не понимаю, Как мы помещаемся во мне.

Если я тебя забуду, Кто узнает, как всё было, Как замешивал белила, Как сурьмою разводил, Мерил жизнь

Мама, мама, не ходи к Густаву. У него тонкие пальцы и воловьи глаза. У него густой голос и прозрачный смех.

Календарь облетает страницами. Скоро снег, говорят, скоро снег. Что тебе написать из провинции, Что тебе

Не пугайся боли, не страшись потери, Если нужно верить, то давай поверим. Нас пытает время то нежней

Там, где время казалось линейным, а дата отстроченной, все заглавные буквы опали, слетели со строк.

Нас учили с тобой потихонечку снашивать сердце, И сомнительный берег менять на надёжный уют, Но мы тратили

Будь, говорит, со мной, будь и не отпускай, Пусть вся эта пытка изысканная и есть наш с тобой рай, Если

Моего старшего сына я хотела назвать Сергеем, мою младшую дочь должны были звать Мартой. Мой единственный

Там нет ничего, обернёшься – и ты пропал. Там темень такая, что снега не различить. И детские вещи оттуда

Так ночь болит, ослабшая под утро, Так снег несут подальше от двери, Так Василиса, ставшая премудрой