Сонеты Франческо Петрарки
Мой лавр любимый, ты, с кем не сравнится Благоуханной роскошью восток И кем вчера по праву запад мог
Душа, свой путь утрат ты предвещала, В дни радости задумчива, уныла, Ища среди всего, что в жизни мило
Я прежде склонен был во всем себя винить, А ныне был бы рад своей былой неволе И этой сладостной и этой
Не знаю края, где бы столь же ясно Я видеть то, что видеть жажду, мог И к небу пени возносить всечасно
Той, что мечтает восхищать сердца И жаждет мудростью себя прославить И мягкостью, хочу в пример поставить
Смотрю на лавр вблизи или вдали, Чьи листья благородные похожи На волны золотых волос, — и что же!
Двенадцать звезд, двенадцать светлых жен, Веселых и пристойных в разговоре, И с ними — солнце — в лодке
С альпийских круч ты устремляешь воды И носишь имя яростной реки, С тобою мы бежим вперегонки, Я — волею
Пред ним Ахилла гордого гробница — И Македонец закусил губу: «Блажен, чья слава и поныне длится, Найдя
Перед чертами добрыми в долгу, Я верил столько раз, что я сумею Смиреньем, речью трепетной моею Дать
Юпитер разъяренно, Цезарь властно Разили ненавистные мишени; Но вот Мольба упала на колени, — И злость
В мех скряга Вавилон так вбил громаду Зол, мерзких преступлений и порока, Что лопнул он; богов стал чтить
Та, чьей улыбкой жизнь моя светла, Предстала мне, сидящему в соборе Влюбленных дум, с самим собой в раздоре
Едва допущен в сердце пылким зреньем Прекрасный образ, вечный победитель, Сил жизненных растерянный блюститель
Меж созданных великим Поликлетом И гениями всех минувших лет — Меж лиц прекрасных не было и нет Сравнимых
Огню огонь предела не положит, Не сякнут от дождя глубины вод, Но сходным сходное всегда живет, И чуждым
Чем ближе мой последний, смертный час, Несчастий человеческих граница, Тем легче, тем быстрее время мчится
Когда в ее обличии проходит Сама Любовь меж сверстниц молодых, Растет мой жар, — чем ярче жен других
Особенной должна Быть редкость, неожиданным явленье, Возможность для сравненья Дающее со мною, – разве нет?
Когда приходит новый день на землю, Иную тварь отпугивает солнце, Но большинство не спит в дневную пору;
Я поминутно, мнится мне, внемлю Послу Мадонны; шлет его, взывая; И вот — во мне, вокруг — вся жизнь —
Прекрасный взор мне говорил, казалось: «Меня ты больше не увидишь тут, Как вдалеке твои шаги замрут
О чем так сладко плачет соловей И летний мрак живит волшебной силой? По милой ли тоскует он своей?
Что делать с мыслями? Бывало, всякий раз Они лишь об одном предмете толковали: «Она корит себя за наши
Поют ли жалобно лесные птицы, Листва ли шепчет в летнем ветерке, Струи ли с нежным рокотом в реке, Лаская
Всегда желал я жить в уединенье (Леса, долины, реки это знают), Умов, что к небу путь загромождают, Глухих
Здесь, на холме, где зелень рощ светла, В задумчивости бродит, напевая, Та, что, явив нам прелесть духов
О, если сердце и любовь верны, Желанья чисты, пламенно томленье, И пылко благородное влеченье, И все
Душа моя, которая готова Все описать, увидеть и прочесть, Мой жадный взор, душе несущий весть, Мой чуткий
Забвенья груз влача в промозглый мрак, Ладья моя блуждает в океане Меж Сциллой и Харибдой, как в капкане
Амур приносит радостную весть, Тревожа сердце мысленным посланьем, Что скоро сбыться суждено желаньям
Горячий вздох, ступай к твердыне-сердцу, Пусть ото льда оттает Состраданье; Лети, небес достичь, мое
Что ж, в том же духе продолжай, покуда Небесного огня не навлекла! Ты бедностью былой пренебрегла, Ты
Опять я шел, куда мой бог-гонитель Толкал, — куда приводит каждый день, — дух в сталь замкнув, с оглядкой
Когда бы чувства, полнящие грудь, Могли наполнить жизнью эти строки, То, как бы люди ни были жестоки
Когда, восторгом движимый моим, Симоне замышлял свое творенье, О если б он, в высоком устремленье, Дал
Когда б моим я солнцем был пригрет — Как Фессалия видела в смущенье Спасающейся Дафны превращенье, Так
Благой король, на чьем челе корона Наследная, готов громить врага И обломать поганые рога Безжалостным
Прохладных волн кристалл, Манивших освежиться Ту, кто других прекрасней несказанно; Ветвистый дуб, что
Когда стремлю тебя, несчастный взгляд, На ту, кто красотой тебя убила, Я б не вздыхал уныло, Но испытаний
На крыльях мысли возношусь — и что же: Нет-нет и к тем себя почти причту, Кто обрели, покинув суету
Последний день — веселых помню мало — Усталый день, как мой остатний век! Недаром сердце — чуть согретый
Опять зефир подул — и потеплело, Взошла трава, и, спутница тепла, Щебечет Прокна, плачет Филомела, Пришла
Она жила во мне, она была жива, Я в сердце жалкое впустил ее — синьору. Увы, все кончено. Где мне найти опору?
Она во цвете жизни пребывала, Когда Амур стократ сильнее нас, Как вдруг, прекрасна без земных прикрас
Прекрасные черты, предел моих желаний, Глядеть бы и глядеть на этот дивный лик, Не отрывая глаз, но в
Позавчера, на первом утре мая, Возлюбленный, годами умудренный, На память подарил чете влюбленной Две
Когда златую колесницу в море Купает Солнце, — с меркнущим эфиром Мрачится дух тоской. В томленье сиром
Как сладки примиренье и разлад, Отрадна боль и сладостна досада. В речах и в разумении — услада И утешение
Когда б Гомер великий и Вергилий Узрели ту, что ярче всех светил, Ее воспели б, не жалея сил, В единый