Стихи Ильи Эренбурга
Привели и застрелили у Днепра. Брат был далеко. Не слышала сестра. А в Сибири, где уж выпал первый снег
Чай пила с постным сахаром, Умилялась и потела. Страшила смертными делами Свое веское тело.
В тихих прудах печали, Пугая одни камыши, Утром купались Две одиноких души. Но в полдень, когда влага
Сердце, это ли твой разгон! Рыжий, выжженный Арагон. Нет ни дерева, ни куста, Только камень и духота.
Есть время камни собирать, И время есть, чтоб их кидать. Я изучил все времена, Я говорил: «на то война»
В печальном парке, где дрожит зола, Она стоит, по-прежнему бела. Ее богиней мира называли, Она стоит
Где камня слава, тепло столетий? Европа — табор. И плачут дети. Земли обиды, гнездо кукушки.
Потеют сварщики, дымятся домны, Все высчитано — поле и полет, То век, как карлик с челюстью огромной
Бомбы осколок. Расщеплены двери. Все перепуталось — боги и звери. Груди рассечены, крылья отбиты.
Громкорыкого Хищника Пел великий Давид. Что скажу я о нищенстве Безпризорной любви? От груди еле отнятый
При первой встрече ты мне сказала: «Вчера Я узнала, что вы уезжаете… мы скоро расстанемся…» Богу было
Когда встают туманы злые И ветер гасит мой камин, В бреду мне чудится, Россия, Безлюдие твоих равнин.
Из-за деревьев и леса не видно. Осенью видишь, и вот что обидно: Как было много видно, но мнимо, Сколько
Там, где темный пруд граничит с лугом И где ночь кувшинками цветет, Рассекая воду, плавно, круг за кругом
Всё это шутка… Скоро весна придет. Этот год наши дети будут звать «Революцией», А мы просто скажем: «В
Что любовь? Нежнейшая безделка. Мало ль жемчуга и серебра? Милая, я в жизни засиделся, Обо мне справляются ветра.
В полдень было — шли солдат ряды. В ржавой фляжке ни глотка воды. На припеке — а уйти нельзя, — Обгорели
На ночь глядя выслали дозоры. Горя повидали понтонеры. До утра стучали пулеметы, Над рекой сновали самолеты
Как скучно в «одиночке», вечер длинный, А книги нет. Но я мужчина, И мне семнадцать лет. Я, «Марсельезу»
Вчера казалась высохшей река, В ней женщины лениво полоскали Белье. Вода не двигалась. И облака, Как
Чужое горе — оно, как овод, Ты отмахнешься, и сядет снова, Захочешь выйти, а выйти поздно, Оно — горячий
Умереть и то казалось легче, Был здесь каждый камень мил и дорог. Вывозили пушки. Жгли запасы нефти.
Я знаю: будет золотой и долгий, Как мед густой, непроходимый полдень, И будут с гирями часы на кухне
Мальчика игрушечный кораблик Уплывает в розовую ночь, Если паруса его ослабли, Может им дыхание помочь
Остались — монументов медь, Парадов замогильный топот. Грозой обломанная ветвь, Испепеленная Европа!
О победе не раз звенела труба. Много крови было пролито. Но не растоплен Вечный Полюс, И страна моя по-прежнему раба.
Мне никто не скажет за уроком «слушай», Мне никто не скажет за обедом «кушай», И никто не назовет меня
Как восковые, отекли камельи, Расина декламируют дрозды. А ночью невеселое веселье И ядовитый изумруд звезды.
Я знаю, что Вы, светлая, покорно умираете, Что Вас давно покинули страданье и тоска И, задремавши вечером
О той надежде, что зову я вещей, О вспугнутой, заплаканной весне, О том, как зайчик солнечный трепещет
«Разведка боем» — два коротких слова. Роптали орудийные басы, И командир поглядывал сурово На крохотные
Ночь была. И на Пинегу падал длинный снег. И Вестминстерское сердце скрипнуло сердито. В синем жире стрелки
Бои забудутся, и вечер щедрый Земные обласкает борозды, И будет человек справлять у Эбро Обыкновенные
Носил учебники я в ранце, Зубрил латынь, над аргонавтами Зевал и, прочитав «Каштанку», Задумался об авторе.
Знакомые дома не те. Пустыня затемненных улиц. Не говори о темноте: Мы не уснули, мы проснулись.
В купе господин качался, дремал, качаясь Направо, налево, еще немножко. Качался один, неприкаянный, От
Додумать не дай, оборви, молю, этот голос, Чтоб память распалась, чтоб та тоска раскололась, Чтоб люди