Стихи Константина Бальмонта

Я — изысканность русской медлительной речи, Предо мною другие поэты — предтечи, Я впервые открыл в этой

Я с каждым могу говорить на его языке, Склоняю ли взор свой к ручью или к темной реке. Я знаю, что некогда

Милый друг, почему бесконечная боль Затаилась в душе огорченной твоей? Быть счастливым себя хоть на миг

Я не знаю мудрости годной для других, Только мимолетности я влагаю в стих. В каждой мимолетности вижу

Я жить не могу настоящим, Я люблю беспокойные сны, Под солнечным блеском палящим И под влажным мерцаньем луны.

В тени косматой ели Над шумною рекой Качает чёрт качели Мохнатою рукой. Качает и смеётся, Вперёд, назад

Курочки-хохлаточки По дворику ходили. Улиточки-рогаточки По травкам след водили. Черненькая бархатка

Пахнет грибами, листом перепрелым, Пахнет и чем-то другим, Точно горелым. В синей дали наползающий медленный дым.

Стаи птиц. Дороги лента. Повалившийся плетень. С отуманенного неба Грустно смотрит тусклый день, Ряд

Я в кукольном театре. Предо мной, Как тени от качающихся веток, Исполненные прелестью двойной, Меняются

Есть поцелуи — как сны свободные, Блаженно-яркие, до исступления. Есть поцелуи — как снег холодные.

AD INFINITUM * В храме всё — как прежде было. Слышен тихий взмах кадил. «Я смеялся, я шутил.

Мне ненавистен гул гигантских городов, Противно мне толпы движенье, Мой дух живёт среди лесов, Где в

Береза родная, со стволом серебристым, О тебе я в тропических чащах скучал. Я скучал о сирени в цвету

Мне снился мучительный Гойя, художник чудовищных грез, — Больная насмешка над жизнью, — над царством

Безумствуют, кричат, смеются, Хохочут, бешено рыдают, Предлинным языком болтают, Слов не жалеют, речи

Есть красивые старинные слова, Их душа через столетия жива. У Славян в почтеньи были берегини, Это водные

Будем как Солнце! Забудем о том, Кто нас ведет по пути золотому, Будем лишь помнить, что вечно к иному

И новые волны, В непознанный час, Все новые волны Вставали для нас. Шумели, сверкали, И к дали влекли

Ванда, Ванда, Дева Польши, уж сведен с минувшим счет, Светлый призрак в глубь принявши, Висла медленно течет.

Пророк, с душой восторженной поэта, Чуждавшейся малейшей тени зла, Один, в ночной тиши, вдали от света

Высоко над землею, вечерней и пленной, Облака затаили огни. Сколько образов, скованных жизнью мгновенной

Снежные храмы в душе возвышаются, Горные замки из чистого льда, Воспоминаньем они называются, — Но не

За горами Рифейскими, где-то на север от Понта, В странах мирных и ясных, где нет ни ветров, ни страстей

Громовый Камень был как мертвый гнет. И шли часы. И каждый день был год. И шли года. Но в царстве мертвых

В углу шуршали мыши, Весь дом застыл во сне. Шел дождь, и капли с крыши Стекали по стене. Шел дождь

Есть красота в постоянстве страдания И в неизменности скорбной мечты Знойного яркого Солнца сияние, Пышной

Гром с Востока означает изобилие во всем, Гром с Полудня — лето тепло, но созренье яблок трудно, Гром

Хмель я, смеющийся Хмель, Пчела прожужжит, или шмель, Все цветет расцветающий Хмель. Хмель я, пьяню я

Мне звезды рассказали: «Любви на небе нет». Я звездам не поверил. Я счастлив. Я поэт. Как сон тебя я

Я овеян дыханьями многих морей, Я склонялся над срывами гор, Я молился ветрам: «О, скорее, скорей!

Быть может, не было у нас Весны воздушно-молодой, Когда полдневный светит час Над просветленною водой

Замкнуться, как в тюрьму, в одну идею, Я знаю этот сон, мой дальний брат, Я медленно, но верно холодею

Как выступы седых прибрежных скал Источены повторногтью прилива, Что столько раз враждебно набегал, —

Закрученный колос, в честь бога Велеса, Висит украшеньем в избе, над окном. На небе осеннем густеет завеса

Нам всем дается день, один, и ночь одна. Потом проснемся мы, но утро — в Запредельном. Но в этом дне

1 Моя душа озарена И Солнцем и Луной, Но днем в ней дышит тишина, А ночью рдеет зной. И странно так

Море с Землей говорило: В ком из нас наибольшая сила? Земля отвечала вулканом: Во мне. Но хохот раздался

Темной толпою, в часовне убогой, Путь завершив, и пред новой дорогой, Суетность нашу забыв на мгновенье

Моя душа оазис голубой, Средь бледных душ других людей, бессильных. Роскошный сон ниспослан мне судьбой

Мы говорим на разных языках. Я свет весны, а ты усталый холод. Я златоцвет, который вечно молод, А ты

Не обвиняй, не обвиняй. Быть может он неправ. Но он в тюрьме твоей забыл пучок душистых трав.

Но если ты снежный И если морозный, — Хотя я и нежный, Все ж буду я грозный. Рожденный от света Не знает

Кто вдали идет пред нами? Черный весь, он светит ало Дух с двенадцатью глазами, Дух, зовущийся Ховала.

Орел точит когти. Крадется волк прерий. Сова направляет окольный полет. Безжалостны птицы. Без жалости звери.

Отчего нас всегда опьяняет Луна? Оттого, что она холодна и бледна. Слишком много сиянья нам Солнце дает

Зашумела волна, Покачнулся челнок И восстал ото сна Пробужденный Восток. Покачнулся челнок.

В ней есть что-то лебединое, Лебединое, змеиное, И поет мечта несмелая: — Ты ужалишь, лебедь белая?

Неназываемый цветок, Который нежен и прелестен, И каждой девушке известен, Как всем певцам рожденье строк.

При начале весны пробужденный Перун Вылетает на пламени синем, И под громы своих вулканических струн