Стихи Максимилиана Волошина

В деревнях погорелых и страшных, Где толчется шатущий народ, Шлендит пьяная в лохмах кумашных Да бесстыжие

То в виде девочки, то в образе старушки, То грустной, то смеясь — ко мне стучалась ты: То требуя стихов

Одни восстали из подполий, Из ссылок, фабрик, рудников, Отравленные темной волей И горьким дымом городов.

Лгать не могла. Но правды никогда Из уст её не приходилось слышать — Захватанной, публичной, тусклой

(1918) Памяти Барсова Зверь зверем. С крученкой во рту. За поясом два пистолета. Был председателем «Совета»

«А я, таинственный певец, На берег выброшен волною…» Арион Мы, столь различные душою, Единый пламень

Зимою вдоль дорог валялись трупы Людей и лошадей. И стаи псов Въедались им в живот и рвали мясо.

К. Ф. Богаевскому «Postquam devastationem XL aut amplius dies Roma fuit ita desolata, ut nemo ibi hominum

«Появились новые трихины»… Ф. Достоевский Исполнилось пророчество: трихины В тела и в дух вселяются людей.

Мы заблудились в этом свете. Мы в подземельях темных. Мы Один к другому, точно дети, Прижались робко

Смертный, избранный богиней, Чтобы свергнуть гнет оков, Проклинает мир прекрасный Светлых эллинских богов.

1 Голубые просторы, туманы, Ковыли, да полынь, да бурьяны… Ширь земли да небесная лепь! Разлилось, развернулось

Тихо, грустно и безгневно Ты взглянула. Надо ль слов? Час настал. Прощай, царевна! Я устал от лунных снов.

Хлеб от земли, а голод от людей: Засеяли расстрелянными — всходы Могильными крестами проросли: Земля

Ступни горят, в пыли дорог душа… Скажи: где путь к невидимому граду? — Остановись. Войди в мою ограду

Поcв. матросам М., В., Б. Кто верит в жизнь, тот верит чуду И счастье сам в себе несет… Товарищи, я не

В.Л. Рюминой Держа в руке живой и влажный шар, Клубящийся и дышаший, как пар, Лоснящийся здесь зеленью

(ФЕОДОСИЯ — ВЕСНОЙ 1918 Г.) С.А. Толузакову И скуден, и неукрашен Мой древний град В венце генуэзских

В осенний день по стынущим полянам Дымящиеся водят борозды Не пахари; Не радуется ранам Своим земля;

В равнинах Ужаса, на север обращенных, Седой Пастух дождливых ноябрей Трубит несчастие у сломанных дверей

Небо в тонких узорах Хочет день превозмочь, А в душе и в озерах Опрокинулась ночь. Что-то хочется крикнуть

Я быть устал среди людей, Мне слышать стало нестерпимо Прохожих свист и смех детей… И я спешу, смущаясь

Благословенье мое, как гром! Любовь безжалостна и жжёт огнем. Я в милосердии неумолим: Молитвы человеческие — дым.

Теперь я мертв. Я стал строками книги В твоих руках… И сняты с плеч твоих любви вериги, Но жгуч мой прах.

Святое око дня, тоскующий гигант! Я сам в своей груди носил твой пламень пленный, Пронизан зрением, как

Рдяны краски, Воздух чист; Вьется в пляске Красный лист, — Это осень, Далей просинь, Гулы сосен, Веток свист.

Буржуя не было, но в нем была потребность: Для революции необходим капиталист, Чтоб одолеть его во имя

Во мгле потонули крыши; Колокольни и шпили скрыты В дымчато-красных утрах, Где бродят сигнальные светы.

В.А. Рагозинскому В Москве на Красной площади Толпа черным-черна. Гудит от тяжкой поступи Кремлевская стена.

Приляг на отмели. Обеими руками Горсть русого песку, зажженного лучами, Возьми и дай ему меж пальцев

В городах из сумрака и черни, Где цветут безумные огни; В городах, где мечутся, беснуясь, С пеньем, с