Стихи Михаила Лермонтова

Когда волнуется желтеющая нива, И свежий лес шумит при звуке ветерка, И прячется в саду малиновая слива

Наедине с тобою, брат, Хотел бы я побыть: На свете мало, говорят, Мне остается жить! Поедешь скоро ты

Он был рожден для счастья, для надежд И вдохновений мирных!— но безумный Из детских рано вырвался одежд

Страшись любви: она пройдет, Она мечтой твой ум встревожит, Тоска по ней тебя убьет, Ничто воскреснуть

Гусар! ты весел и беспечен, Надев свой красный доломан; Но знай — покой души не вечен, И счастье на земле — туман.

Ты знал ли дикий край, под знойными лучами, Где рощи и луга поблекшие цветут? Где хитрость и беспечность

В глубокой теснине Дарьяла, Где роется Терек во мгле, Старинная башня стояла, Чернея на черной скале.

Мгновенно пробежав умом Всю цепь того, что прежде было,- Я не жалею о былом: Оно меня не усладило.

Печаль в моих песнях, но что за нужда? Тебе не внимать им, мой друг, никогда. Они не прогонят улыбку

Люблю я цепи синих гор, Когда, как южный метеор, Ярка без света, и красна Всплывает из-за них луна, Царица

1 Горе тебе, город Казань, Едет толпа удальцов Собирать невольную дань С твоих беззаботных купцов.

I Когда зеленый дерн мой скроет прах, Когда, простясь с недолгим бытием, Я буду только звук в твоих устах

Вы не знавали князь Петра; Танцует, пишет он порою, От ног его и от пера Московским дурам нет покою;

III Демон Поэма 1831 год Посвящение Прими мой дар, моя мадона! С тех пор как мне явилась ты, Моя любовь

I День гас; в наряде голубом Крутясь бежал Гвадалкивир, И не заботяся о том, Что есть под ним какой-то

Забудь, любезный П[етерсон], Мои минувшие сужденья; Нет! Недостоин бедный свет презренья, Хоть наша жизнь

Longtemps il eut le sort prospére Dans ce métier si dangereux. Las! Il devient trop téméraire Pour avoir

Que nous font après tout les vulgaires abois De tous ces charlatans qui donnent de la voix, Les marchands

Приметив юной девы грудь, Судьбой случайной, как-нибудь, Иль взор, исполненный огнем, Недвижно сердце

Не смейся, друг, над жертвою страстей, Венец терновый я сужден влачить; Не быть ей вечно у груди моей

Когда к тебе молвы рассказ Мое названье принесет И моего рожденья час Перед полмиром проклянет, Когда

1 Склонись ко мне, красавец молодой! Как ты стыдлив! – ужели в первый раз Грудь женскую ласкаешь ты рукой?

Ты молод. Цвет твоих кудрей Не уступает цвету ночи, Как день твои блистают очи При встрече радостных очей;

Под фирмой иностранной иноземец Не утаил себя никак – Бранится пошло: ясно немец, Похвалит: видно, что поляк.

Вчера до самой ночи просидел Я на кладбище, все смотрел, смотрел Вокруг себя; полстертые слова Я разбирал.

Она была прекрасна, как мечта Ребенка под светилом южных стран; Кто объяснит, что значит красота: Грудь

Терек воет, дик и злобен, Меж утесистых громад, Буре плач его подобен, Слезы брызгами летят.

Ревет гроза, дымятся тучи Над темной бездною морской, И хлещут пеною кипучей, Толпяся, волны меж собой.

Я видел тень блаженства; но вполне, Свободно от людей и от земли, Не суждено им насладиться мне.

Мы снова встретились с тобой, Но как мы оба изменились!.. Года унылой чередой От нас невидимо сокрылись.

Мне грустно, потому что я тебя люблю, И знаю: молодость цветущую твою Не пощадит молвы коварное гоненье.

Синие горы Кавказа, приветствую вас! вы взлелеяли детство мое; вы носили меня на своих одичалых хребтах

Сидел рыбак веселый На берегу реки, И перед ним по ветру Качались тростники. Сухой тростник он срезал

На вздор и шалости ты хват И мастер на безделки, И, шутовской надев наряд, Ты был в своей тарелке;

Ах! Ныне я не тот совсем, Меня друзья бы не узнали, И на челе тогда моем Власы седые не блистали.

Как прошлец иноплеменный, В облаках луна скользит. Колокольчик отдаленный То замолкнет, то звенит.

IV По голубому небу пролетал Однажды Демон. С злобою немой Он в беспредельность грустный взор кидал

из Шиллера Делись со мною тем, что знаешь, И благодарен буду я. Но ты мне душу предлагаешь: На кой мне

Мы ждем тебя, спеши, Бухаров, Брось царскосельских соловьев, В кругу товарищей гусаров Обычный кубок

Кто видел Кремль в час утра золотой, Когда лежит над городом туман, Когда меж храмов с гордой простотой

Где бьет волна о брег высокой, Где дикий памятник небрежно положен, В сырой земле и в яме неглубокой

1 Я знал его: мы странствовали с ним В горах востока, и тоску изгнанья Делили дружно; но к полям родным

1 Он некрасив, он невысок, Но взор горит, любовь сулит, И на челе оставил рок Средь юных дней печать страстей.

Невинный нежною душой, Не знавши в юности страстей прилив, Ты можешь, друг, сказать с какой-то простотою

1 Умчался век эпических поэм, И повести в стихах пришли в упадок; Поэты в том виновны не совсем (Хотя

Хвала тебе, приют лентяев, Хвала, ученья дивный храм, Где цвел наш бурный Полежаев Назло завистливым властям.

В Большом театре я сидел, Давали Скопина – я слушал и смотрел.[1] Когда же занавес при плесках опустился

На серебряные шпоры Я в раздумии гляжу; За тебя, скакун мой скорый, За бока твои дрожу. Наши предки их

Я верю, обещаю верить, Хоть сам того не испытал, Что мог монах не лицемерить И жить, как клятвой обещал;

На буйном пиршестве задумчив он сидел Один, покинутый безумными друзьями, И в даль грядущую, закрытую