Стихи Ок Мельниковой

каждый второй считает себя ненужным, каждый третий страдает тактильным голодом. просто так земфиру ночами

9 мая 1950. она садится за стол и пишет: прошли девять безумных лет. не верю я, что тебя не ищут, готовлю

все важные фразы должны быть тихими, все фото с родными всегда нерезкие. самые странные люди всегда великие

привыкай становиться старше, не жалеть о вчерашнем дне. это вовсе не больно/страшно — повычёркивать всех, кто «не».

город сменяет привычки и моду, в дождливый октябрь он похож на вокзал. ты начнёшь улыбаться не только

помню, в том городе утренне-сонном звучало: «i wish you were here, i wish…» и мы, разбиваясь о радиоволны

так мы росли. мечтая скорее стать взрослыми, жить вместе в большом и красивом доме. приставая ко всем

вечер в кафе, шелестят занавески, в этот момент во мне что-то сломалось. ты улыбалась совсем по-одесски

утром просыпаешься, как на больничной койке. когда на душе скулят псы и грызутся крысы, от апатии не

уходим, чтоб почувствовать себя нужными, но нас отпускают. и ночью от скуки пернатые хиппи на кухне

знаешь, приятель, либо ты в себя веришь, либо идёшь на дно. ты — затерянный мелкий пиксель рекламной

боже, ну дай ты счастья тем, кто странный, ушёл в стихи, как в монастырь. кто одинок, а в сердце рана

если посчитать слово «любовь» в песнях битлз, то выйдет 513, в моих же стихах — зеро. я не научена расставаться

ворону. I он последний маг в этом городе, один лишь выживший акробат. он обучен хранить свою боль и тяжесть

почему-то некоторые песни намного дороже людей вокруг. и как бы все ни смеялись, по-волчьи ни скалились

вот твой город сошёл с афиши фильма про апокалипсис, глядит с прищуром, курит, устало скалится.

под ковриком спрячешь ключи от квартиры. на улицы, сердце заменит гитара. мы лондон узнали по песням

когда ты один, всюду холод. никто не звонит. а квартира — твой личный безлюдный хоспис. и если бы близких

то всё твоё: от киева до сантьяго. молодость дурная, но с ней отвага, в восемнадцать в каждом живёт бродяга

мы играем в безумно сильных, отчего лишь бываем жестоки. гудками ночными в мобильных, нас миллиарды.

не показывай боли, когда тебе плохо, не подай миру голоса, воя и вздоха. мы привыкли все ждать отовсюду

забывают лица, слова и даты, но живёт веками один сюжет: не забыть того, кто тебя когда-то так и не сумел

а что рассказать? всё своим чередом: дом, учёба/работа и снова же дом, с утра просыпаюсь, конечно, с трудом.

я просто хочу чаю. на маленькой кухне, где даже чужие сблизятся, с разговорами обо всём. так давай же видеться!

а тут что ни песня, бэйби, — всё об одном: о том, как сидится в безлюдном пабе ночью за барной стойкой

не горим, не светим. снова эрл грэем руки и души замёрзшие греем, уже не спасут литры тёплого чая.

где-то на приморском, устал и голоден, парнишка сидит на скамейке и курит кент. как можно жить в этом

Мысли под рёбрами взрывами жгучими, взгляды блуждают по белой стене. нам говорят: «отчего вы колючие?

люди встречают, играют в прятки, люди теряют людей и себя. мои тетрадки — мои припадки*, где, верю, нет

у нас проблема, хьюстон. только давай без лжи во спасение, иначе сразу отбой. «всё будет хорошо!

моя муза — любитель блюза, она носит дешёвые блузы. к ней приходишь счастливым, уходишь поэтом.

устали до дрожи и хриплых ноток. дождливой тоской тома йорка жители серых безликих высоток дышат, когда

и не нужно птицей в окно к ним биться, отпусти, забудь. и тебя полюбят. если что-то в жизни должно случиться

смотри — вот всё, что тебе осталось. так расцвет и силу сменяет старость, так слабеет резкость, уходит

счастье — зайти без приглашения в гости, стряхнув снег с плеч, потому что шёл мимо, а на улице дикий холод.

дай обет молчанья, мой свет, лучше просто пиши в тетрадь. слишком много помех и шума, слишком глухо ты

Он — музыкант, это старая школа, навеки семнадцать, и тема закрыта. себя возвращает страстям рок-н-ролла

hey jude. ты остался один. давно? нас тут много, тех, кто не нужен. мы привыкли без лишних слов жить

кто-то бросил этот февраль тлеть на грязной обочине и, кашляя сипло, ушёл. лет через двадцать мы научимся

гасите, гасите звёзды! в них больше не будет смысла: мы всюду, где только можно, теперь разведём костры.

Знаешь, всё будет, ты только держись. музыка, солнце, в дороге рассвет. лучше короткая яркая жизнь, чем

на часах 3:45 a.m. в это время себя раздают по кусочкам, посвящают сборники прозы, стихов, поэм тем

заповедь номер одиннадцать: не хвастайся будущим и цени настоящее. не буду желать счастьялюбвиудачи —

Казалось, что он спешил жить, спешил рассказать всё и всем, спешил создавать и любить. и знал, что умрёт

не осуждайте одиноких, у них лишь чай и ночь без сна, и в рифму откровений строки. они одни.

над пропастью во лжи. а до счастья — как пешком до берлина. так кем же мы стали, скажи? шаг влево — и

дети бессонницы видят себя в каждой бездомной кошке: случайный прохожий погладит, но не заберёт домой.

рыжие кудри, мечтой опалённые, тёплые кадры из старого кэнона. даже пустыни казались зелёными, как за

осень пляшет мне твист на нервах, сердца бешеный ритм сбит. но мечта не напьётся первой и средь ночи

эти истории повторяются по десятому кругу. поколение помнящих-запах-его-волос, поколение без-неё-у-меня-в-сердце-вьюга.