На смерть Мадонны Лауры — Франческо Петрарка

Пичужка, ты поешь ли, улетая, Или оплакиваешь то, что было, Зимы и ночи близкой ждешь уныло, Минувшей

Ты погасила, Смерть, мое светило, Увял нездешней красоты цветок, Обезоружен, слеп лихой стрелок, Я тягостен

Когда судьба растенье сотрясла, Как буря или как удар металла, И обнажились корни догола, И гордая листва

Восхитила мой дух за грань вселенной Тоска по той, что от земли взята; И я вступил чрез райские врата

Моих здесь воздух полон воздыханий; Нежна холмов суровость вдалеке; Здесь рождена державшая в руке И

Повержен Лавр зеленый. Столп мой стройный! Обрушился. Дух обнищал и сир. Чем он владел, вернуть не может

В мой угол аура веет — и впиваю Священную, и в сновиденье смею Делиться с нею всей бедой моею, Как пред

С тех пор как небо мне глаза раскрыло И подняли меня Амур и знанье, Я видел сам, как в смертное созданье

Я гнал войну, я бредил скорой встречей С покоем, мчался к цели напрямик. Но брошен вспять — меня в пути

Дол, полный звуков пеней повторенных, Река, где токи есть моей слезницы; Лесные звери, стаи вольной птицы

Не слышал сын от матери родной, Ни муж любимый от супруги нежной С такой заботой, зоркой и прилежной

Увы, прекрасный лик! Сладчайший взгляд! Пленительность осанки горделивой! Слова, что ум, и дикий, и кичливый

Амур, благое дело соверши, Услышь меня — и лире дай усталой О той поведать, кто бессмертной стала, На

Коль верности награда суждена И горе не осталось без ответа, Я жду награды: вера ярче света И в мир

Амур меня до тихого причала Довел лишь в вечереющие годы Покоя, целомудрия — свободы От страсти, что

Где ясное лицо, чей взгляд мне был приказом? — Я следовал за ним всему наперекор. Где озаряющий мою дорогу

Столь краток миг, и дума столь быстра, Которые почиющую в Боге Являют мне, что боль сильней подмоги;

Безжалостное сердце, дикий нрав Под нежной, кроткой, ангельской личиной Бесславной угрожают мне кончиной

Суровость неги, мягкость отклоненья, Вся — чистая любовь и состраданье, Изящна и в презренье, — страсть;

Я мыслию лелею непрестанной Ее, чью тень отнять бессильна Лета, И вижу вновь ее в красе расцвета, Родной

Той, для которой Соргу перед Арно Я предпочел и вольную нужду Служенью за внушительную мзду, На свете

Оглядываюсь на года былого: Их бег мои развеял помышленья, Смел пламень леденящего горенья, Смел след

Ты смотришь на меня из темноты Моих ночей, придя из дальней дали: Твои глаза еще прекрасней стали, Не

Синьор, я вечно думаю о Вас, И к Вам летит мое любое слово; Моя судьба (о, как она сурова!) Влечет меня

Блаженный дух, ко мне, средь дум своих, Склонявший взор, светлей, чем луч небесный, Давая жизнь словам

Средь тысяч женщин лишь одна была, Мне сердце поразившая незримо. Лишь с облаком благого серафима Она

Преполовилась жизнь. Огней немного Еще под пеплом тлело. Нетяжел Был жар полудней. Перед тем как в дол

В ней добродетель слиться с красотою Смогли в столь небывалом единенье, Что в душу к ней не занесли смятенья

Ты красок лик невиданный лишила, Ты погасила, Смерть, прекрасный взгляд, И опустел прекраснейший наряд

Любовь и скорбь — двойная эта сила Толкнула мой язык на ложный путь: Сказать о милой то, что, правдой

Богатство наше, хрупкое как сон, Которое зовется красотою, До наших дней с такою полнотою Ни в ком не

Идите к камню, жалобные строки, Сокрывшему Любовь в ее расцвете, Скажите ей (и с неба вам ответит, Пусть

О ней писал и плакал я, сгорая В прохладе сладостной; ушло то время. Ее уж нет, а мне осталось бремя

Завидую тебе, могильный прах, — Ты жадно прячешь ту, о ком тоскую, — Ты отнял у меня мою благую, Мою

Коль скоро бог любви былой завет Иным наказом не заменит вскоре, Над жизнью смерть восторжествует в споре

Я поминутно, мнится мне, внемлю Послу Мадонны; шлет его, взывая; И вот — во мне, вокруг — вся жизнь —

Мой лавр любимый, ты, с кем не сравнится Благоуханной роскошью восток И кем вчера по праву запад мог

Душа, свой путь утрат ты предвещала, В дни радости задумчива, уныла, Ища среди всего, что в жизни мило

Я прежде склонен был во всем себя винить, А ныне был бы рад своей былой неволе И этой сладостной и этой

Не знаю края, где бы столь же ясно Я видеть то, что видеть жажду, мог И к небу пени возносить всечасно

На крыльях мысли возношусь — и что же: Нет-нет и к тем себя почти причту, Кто обрели, покинув суету

Прекрасный взор мне говорил, казалось: «Меня ты больше не увидишь тут, Как вдалеке твои шаги замрут

О чем так сладко плачет соловей И летний мрак живит волшебной силой? По милой ли тоскует он своей?

Что делать с мыслями? Бывало, всякий раз Они лишь об одном предмете толковали: «Она корит себя за наши

Поют ли жалобно лесные птицы, Листва ли шепчет в летнем ветерке, Струи ли с нежным рокотом в реке, Лаская

От облика, от самых ясных глаз, Которые когда-либо блистали, От кос, перед которыми едва ли Блеск золота

Последний день — веселых помню мало — Усталый день, как мой остатний век! Недаром сердце — чуть согретый

Опять зефир подул — и потеплело, Взошла трава, и, спутница тепла, Щебечет Прокна, плачет Филомела, Пришла

Она жила во мне, она была жива, Я в сердце жалкое впустил ее — синьору. Увы, все кончено. Где мне найти опору?

Она во цвете жизни пребывала, Когда Амур стократ сильнее нас, Как вдруг, прекрасна без земных прикрас