Не чувствуя уже прекрасныя весны,
Какія страшныя мѣчтаются мнѣ сны!
Мнѣ снились муравы и виноградны лозы,
Благоуханіе цвѣтовъ царицы розы,
Сладчайше пѣніе, любовь поющихъ птицъ;
И пляска на лугахъ младыхъ у стадъ дѣвицъ:
А въ ету снились ночь, нескладна врана крики,
И въ теми темныхъ тамъ лѣсахъ сатиръ и фаѵновъ клики.
Скрежещетъ алчный вепрь, зіяетъ тигра зевъ,
Песъ лаетъ, воетъ волкъ, реветъ ужасно левъ.
Пастухъ такую рѣчь отъ сна воставъ вѣщаетъ.
И се аѵрора лѣсъ и горы освѣщаетъ.
И возбужденія влечетъ изъ моря часъ:
Повсюду слышится свирѣлей нѣжный гласъ:
А въ рощахъ соловьи при всходѣ Феба свищутъ,
И овцы мягкихъ травъ въ долинѣ тучной ищутъ:
Единый въ тѣхъ мѣстахъ стонаетъ Ипполитъ;
Тоска грызетъ ево, ни что не веселитъ:
Онъ ревности своей ни чѣмъ не умѣряетъ,
И жалобы въ одрѣ стоная повторяетъ:
Своими я вчера глазами ясно зрѣлъ,
Какъ выранилъ перо на паство къ намъ орелъ:
А мелицерта сей находкой хоть гордилась,
На дерзка Атиса она не разсердилась,
Что отнялъ у нее то перышко пастухъ.
Терзаетъ мой она плѣненный ею духъ,
И терпитъ отъ нево сіи поступки смѣлы,
То зная что и мнѣ въ колчанъ потребны стрѣлы,
О Атись! Имя мнѣ твое на мысли ядъ,
Отвлекшій отъ меня моей любезной взглядъ.
Отнявъ ты мой покой, отнявъ мои утѣхи,
Имѣй пріятности, имѣй въ любви успѣхи,
И наслаждайся тѣмъ во щастливой судьбѣ,
Что въ мысли радостной готовилъ я себѣ!
Пастушка безъ нево часъ утра ненавидя,
При стадѣ пастуха любезнаго не видя,
Къ любезна своего приходитъ шалашу,
И мнитъ: не боленъ ли пастухъ мой, я спрошу.
Иль онъ меня уже за что нибудь не любитъ:
Сугубо мнѣніе и страхъ ея сугубитъ.
Что сдѣлалось тебѣ, спросила у нево.
Онъ ей отвѣтствуетъ, томимый: ни чево.
За что толико вдругъ ты сталъ ко мнѣ превратенъ,
Холодный твой отвѣтъ мнѣ очень не пріятенъ.
Когда ты мнѣ такой вчера дала ударъ;
Чево инова ждать? На что тебѣ мой жаръ?
Мѣчта тебя о мнѣ премѣной ужасала;
Вчерашній вѣчеръ я передъ тобой плясала,
И пѣла пѣсню ту, сложилъ котору ты.
Я съ ласкою брала изъ рукъ твоихъ цвѣты:
Ждала горячности я вмѣсто зла морозу:
Приткнула ко груди тобою данну розу:
Взираю на нее въ кувшинчикѣ храня.
Нарциссы всѣ твои въ стаканѣ у меня,
И ни одинъ изъ нихъ еще не увядаетъ:
А ужъ твоя любовь къ пастушкѣ пропадаетъ:
Но мнила я, чтобъ такъ любовь кратка была.
И что бъ еще кратчай она цвѣтка цвѣла.
Какую я тебѣ содѣлала обиду?
Не только, что бъ досадь; ихъ не было и виду.
А, а! Дозналась я: перо — конечно такъ?
Что то досадно мнѣ, признаетъ чаю всякъ.
Но естьли предъ тобой я въ этомъ провинилась;
Такъ съ Атисомъ за то довольно я бранилась:
И отняла перо; возьми ево теперь:
А впредь такимъ пустымъ химерамъ ты не вѣрь;
Сердиться на людей всегда потребно съ толкомъ:
Не рѣдко кажется въ дали собака волкомь,
Соколъ вороною, ворона соколомъ,
И малая овца коровой иль воломъ.
При всѣхъ ли людяхъ мнѣ ко брани подвизаться?
И что тебя люблю всемирно ль оказаться?
Пускай не вѣдаетъ о насъ того ни кто,
Доколѣ надобно, чтобъ было тайно то.
Колико прежде онъ отъ ревности сердился,
Толико онъ ея невинности стыдился:
И въ сей своей винѣ прощенія просилъ,
Что скромности ея досадами вкусилъ.
Горячая любовь была горячимъ гнѣвомъ:
Былинка малая большимъ казалась древомъ.
0 Комментарий