С которых пор, дрожа, рассветный хлад
накалывает чаячьи крыла
на черные булавки? — Там, где своды
неволи возле Статуи Свободы.
Как парус, только призрачный, плывет
кривая между небом и землей,
ложась крылом на рябь конторских счет…
— Пока в подземку время не уйдет…
Я вспоминаю фокусы кино —
Ту спешку, тот мгновенный проблеск сцен:
быстрей, быстрей, но скрыться не дано,
и — новый пленник тех же самых лент.
И, в серебре, над миром, над заливом,
поверженный в сраженье исполин,
ты держишь рабства мирную оливу,
ты — поступь солнца, но пришел Навин.
Самоубийство — это ль не ответ
Содому и Гоморре? Пузырем
рубаха раздувается на нем,
в припадке оседлавшем парапет.
Твоих зубов размашистость акулья
вгрызается в банкирские дворы,
и Северной Атлантики нары
c тебя дымы и домоседедство сдули.
И горестна, как эти небеса
библейские, твоя награда, Рыцарь,
легко ль держать оружье на весу,
когда не смеет битва разгореться?
О арфа, и алтарь, и oгненная ярость!
Кто натянуть сумел подобную струну? —
Трикраты значимей проклятия пророка,
молитвы парии, повизгиванья бабы,
Огни твои — как пенки с молока,
вздох звезд неоскверненный над тобой,
ты — чистая экспрессия; века
сгустились; ночь летит в твоих руках.
В твоей тени я тени ждал бесслезно —
лишь в полной тьме тень подлинно ясна.
Город погас иль гаснул. Год железный
уж затопила снега белизна.
Не ведающий сна, как воды под тобою,
возведший свой чертог над морем и землей!-
Ничтожнейший из нас творение земное
умеет зачеркнуть стремительной кривой.