Словно на узкой лодке пролив Байдарский пересекая,
Вдруг ощутишь границу: руку, кажется, протяни —
Там еще зыбь и блики, а здесь прохлада и тишь такая.
Правишь на дальний берег и вот очнешься в его тени.
Так я вплываю в воды смерти, в темные воды смерти,
В область без рифмы — насколько проще зарифмовать «Der Todt»,
Словно намек — про что хотите, а про нее не смейте;
Только и скажешь, что этот берег ближе уже, чем тот.
Ишь как прохладою потянуло, водорослью и крабом,
Камнем источенным, ноздреватым, в илистой бороде, —
И, как на пристани в Балаклаве, тщательно накарябан
Лозунг дня «Причаливать здесь»; а то я не знаю, где.
Все я знаю — и как причалить, и что говорить при этом.
В роще уже различаю тени, бледные на просвет.
Знаю даже, что эти тени — просто игра со светом
Моря, камня и кипариса, и никого там нет.
А оглянуться на берег дальний — что мне тот берег дальний?
Солнце на желтых скалах, худые стены, ржавая жесть.
Это отсюда, из тени, он весь окутан хрустальной тайной:
Я-то отплыл недавно, я еще помню, какой он есть.
Вдоль побережья серая галька, жаркая, как прожарка.
С визгом прыгает с волнолома смуглая ребятня,
Но далеко заплывать боится, и их почему-то жалко;
Только их мне и жалко, а им, должно быть, жалко меня.
Так я вплываю в темные воды, в запах приморской прели.
Снизу зелено или буро, сверху синим-сине.
Вот уже видно — заливы, фьорды, шхеры, пещеры, щели,
Столько всего — никогда не знал, что будет столько всего.
Камень источен ветром, изъеден морем, и мидий соты
Лепятся вдоль причала. Мелькает тропка. Пойдем вперед.
Славно — какие норы, какие бухты, какие гроты.
Жалко, что нет никого… а впрочем, кто его разберет.
2004