Еще разыгрывались воды,
Не подымался белый вал,
И гром летящей непогоды
Лишь на краю небес чуть видном рокотал;
А он, пловец, он был далеко
На синеве стеклянных волн,
И день сиял еще высоко,
А в пристань уж вбегал его послушный чолн.
До разгремевшегося грома,
До бури вод, желанный брег
Увидел он, и вкусит дома
Родной веселый пир и сладостный ночлег.
Хвала ему! Он отплыл рано:
Когда дремали небеса,
И в море блеск луны багряной
Еще дрожал,- уж он готовил паруса,
И поднял их он, бодр и светел,
Когда едва проснулся день,
И в третий раз пропевший петел
К работе приглашал заспавшуюся лень.
* * *
Я помню: был весел и шумен мой день
С утра до зарницы другого…
И было мне вдоволь разгульных гостей,
Им вдоволь вина золотого.
Беседа была своевольна: она
То тихим лилась разговором,
То новую песню, сложенную мной,
Гремела торжественным хором.
И песня пропета во здравье мое,
Высоко возглас подымался,
И хлопали пробки, и звонко и в лад
С бокалом бокал целовался!
А ныне… О, где же вы, братья-друзья?
Нам годы иные настали —
Надолго, навечно разрознили нас
Великие русские дали.
Один я, но что же? Вот книги мои,
Вот милое небо родное —
И смело могу в одинокий бокал
Я пенить вино золотое.
Кипит и шумит и сверкает оно:
Так молодость наша удала…
Вот стихло, и вновь безмятежно светло
И равно с краями бокала.
Да здравствует то же, чем полон я был
В мои молодецкие лета;
Чем ныне я счастлив и весел и горд,
Да здравствует вольность поэта!
Здесь бодр и спокоен любезный мой труд,
Его берегут и голубят:
Мой правильный день, моя скромная ночь;
Смиренность его они любят.
Здесь жизнь мне легка! И мой тихий приют
Я доброю славой прославлю,
И разом глотаю вино — и на стол
Бокал опрокинутый ставлю.