«Вот и пришло Рождество. А с ним к нам пришел тот свет,
Который светил младенцу две тысячи с лишним лет
Назад. Он тускло мерцает, как лампа сквозь тюль метели.
И настоящее чудо в том, что мы его не проглядели».
«Две тысячи лет назад еще не было веры, блуда
И предательств, а был лишь пар из ноздрей верблюда.
И ты видишь сейчас, как, взлетая над холщовым мешком заплечным
Этот пар устремляется к небу и путем застывает Млечным».
«И две тысячи лет спустя, такою же точно зимою
Любовники шепчут во тьме: «спасибо, что ты со мною».
И их шепот сливается с шорохом снега и ветра.
И сам становится снегом». «Как мраморная Деметра».
«Среди белых, застывших сугробов, подсвеченных фонарями,
Невесомо чернеют деревья в оконной раме,
Как написанное иероглифами японское стихотворенье,
Где за строгим, печальным тоном прячется надежда на счастье и избавленье».
«И все повторяется вновь —
На мохнатые спины верблюдов пристроив мехи с вином,
Смотрят волхвы в пространство, обернувшееся полотном
Питера Брейгеля-старшего, на котором охотники торопятся на свиданье
С родными людьми, уставшими от предчувствий и ожиданья.
По колени в сугробах бредут они к детям своим и женам,
Но, наткнувшись на вечность, застывают, как статуи, в воздухе напряженном».
«И все повторяется вновь —
Деревья чернеют — без листьев и тени, словно в самом начале творенья, —
Как написанное иероглифами японское стихотворенье».
«И их всех заметает время — волхвов, пастухов и все прочее.
Лишь следы человека ведут по пустыне, как скорбное многоточие».