Стихи Герцык Аделаиды

Посв. Людвигу Квятковскому Был поздний час, и веяла прохлада, Когда переступил он наш порог.

У мира отнят волей бога Небесный дар — насущный хлеб За то, что тело ты убого, А дух ослеп.

Я живу в пустыне, вдали от света, Один ветер вольный вокруг гуляет. Не нужна мне только свобода эта

Солнце рдеет тоскою заката, Жгучи последние красные стрелы. Кличет брат разлученного брата, Тайнам внемлет

Когда я умру — ты придешь проститься, Мертвым нельзя отказать — На умершие, стихшие лица Сходит с небес

Благословен ты, час великих Страдных встреч! Наступит радость живых встреч, Живая вновь зазвучит речь.

Может быть, сердцу дано еще раз — речью напевной, Жизни утешить тоскующий глас — речью напевной.

Напиток мудрости, отстоянное зелье, Всю сладость знанья с горечью земной Мы бережно несем навстречу их

Из темной холодной воды Задумчиво тянутся вверх Несмелые белые лилии На тонких дрожащих стеблях.

Млеют сосны красные Под струей закатною, Благовест разносится Песней благодатною. Белая монашенка У окна

Святая книга. Я одна. За мною — день чернорабочий, Еще не спала пелена, Не тороплюсь навстречу ночи.

Es klippert’s und klappert’s Mitunter hinein Als schlug man die Holzlein zum takte. Goethe.

Шумливый стих прадедовских столетий Недаром расставлял лукаво сети, — Его манерный дух и ныне не угас

I Все строже дни. Безгласен и суров Устав, что правим мы неутомимо В обители своей, очам незримой, Облекши

Марине Цветаевой «Что же, в тоске бескрайной Нашла ты разгадку чуду, Или по-прежнему тайна Нас окружает всюду?

J’y parwiendrai[1] Я не знаю, я не помню, Я терплю. То грядущим, то. Былому Я внемлю. Век назад на этом

Подвига просит сердце весеннее— Взять трудное на себя и нести, Хочется истаять самозабвеннее, В муке

Лунная дорожка Светит еле-еле. На моей постели Посиди немножко. Стали без пощады и земля, и небо.

Есть думы-женщины, глядящие так строго, Есть думы-карлики с изогнутой спиной… Подружитесь со мной, грезы ясные!

Затаилась и не дышит — свирель пана. Захотелось сердцу слышать — свирель пана. Я пробралась в чащу леса

Люблю пойти я утром на работу, Смотреть, как медленно растет мой дом. Мне запах дегтя радостно знаком

У крутого поворота, У обвала-перевала, Ждал меня нежданный кто-то, Встретил тот, кого не знала.

Твоя судьба, твой тайный лик Зовут тебя в иные страны, Ни бездорожье, ни туманы Не эаградят последний миг.

Ничего, что мы забыли божии Сады и не поливаем их? Отмирают день за днем похожие, Теряясь в заботах дневных.

Отчего эта ночь так тиха, так бела? Я лежу, и вокруг тихо светится мгла. За стеною снега пеленою лежат

I «в душе у каждого сокрыт Любви цветок необычайный». О, если б видел ты, как странно Цветок мой облаком увит.

Сосны столпилися Ратью угрюмою, В цепи закованы Строгою думою. Сосны зеленые! Сосны несмелые… Там, за

Что это — властное, трепетно-нежное, Сердце волнует до слез, Дух заливает любовью безбрежною, Имя чему

Я не знаю, так ли оно приближается? Такой ли шорох его одежды? Что мне овеяло сонные вежды?

Умей затихнуть, когда снегами Вдруг заметется твоя стезя. И в белой тайне, как за стенами — Заря ли

В башне высокой, старинной Сестры живут. Стены увешаны тканями длинными, Пахнет шелками — желтыми, синими

В кресле глубоком, старом Поникла старая — я. Легким, туманным паром Зыблется жизнь моя. Было на сон похоже.

Есть злаки пришлые, что только внешне Растут, цепляясь, на земле. О, лилия долин нездешних На странно-согнутом стебле!

Друзья! Ведь это только «путь»! Когда заря погаснет в небе, Нам можно будет отдохнуть, Тоскуя о небесном хлебе.

Каждый день я душу в поле высылаю На простор широкий, в золотые дали, Ты пойди, покличь на чистом поле

Мне нечего больше отдать. Вся юность души и желанья, И смех — были первою данью Тому, кто нас учит страдать.

На появление «cоr ardens»[1] и «rоsаrium»[2] Одна любовь над пламенною схимой Могла воздвигнуть этот мавзолей.

По балтике серой плывем одиноко, Все тихо, безлюдно, безмолвно кругом, Скала за скалою, да камни, да

Маргарите С. Русское сердце пречистое, Властная кротость очей… Не звоны ль плывут серебристые Сквозь

Стосковался мой голубь в темнице Мой сизокрылый, мой строгий — Услыхал, как вещие птицы Воркованием славят бога.

Чуть замрет юдоль земная, Муку жизни затаив, Прошепнет душа, стихая: — дух, ты жив? Все вокруг темно

Я прошла далеко, до того поворота, И никого не встретила. Только раз позвал меня кто-то, Я не ответила.

У крутого поворота, У обвала-перевала, Ждал меня нежданный кто-то, Встретил тот, кого не знала.

Костер багряный на небе бледном Зарделся пышным снопом средь мглы, Вздымая клочья седого дыма, Роняя

В облачной выси, в поле небесном, Горной тропой, Тихо иду я краем отвесным Легкой стопой. Путь мой по

Детские ручки меня Все эти дни обвивали, Детскою лаской душа Словно весной согревалась… Девочку-крошку

Душа уязвлена предчувствием ночного, В нее вошла святая, строгая тоска, Но я не помню, кто разбил оковы

Как жить, когда восторги славы Зардели золотом старинным, И милостный, имущий державу Проснулся в сердце

Моя осень с листьями пестрыми Завершит без меня свой круг. Уж не выйду за руку с сестрами На вечерний

О, не дай погаснуть Тому, что зажглось! Что зажглось — дыханьем Прожги насквозь! Среди снега в поле Стою и молю;