Стихи Марины Цветаевой

Мне нравится, что вы больны не мной, Мне нравится, что я больна не вами, Что никогда тяжелый шар земной

Безупречен и горд В небо поднятый лоб. Непонятен мне герб, И не страшен мне гроб. Меж вельмож и рабов

Даны мне были и голос любый, И восхитительный выгиб лба. Судьба меня целовала в губы, Учила первенствовать Судьба.

Красною кистью Рябина зажглась. Падали листья. Я родилась. Спорили сотни Колоколов. День был субботний

Ты мне чужой и не чужой, Родной и не родной, Мой и не мой! Идя к тебе Домой — я «в гости» не скажу, И

Идешь, на меня похожий, Глаза устремляя вниз. Я их опускала – тоже! Прохожий, остановись! Прочти – слепоты

Уж сколько их упало в эту бездну, Разверзтую вдали! Настанет день, когда и я исчезну С поверхности земли.

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес, Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес, Оттого что

Вчера ещё в глаза глядел, А нынче — всё косится в сторону! Вчера еще до птиц сидел,- Всё жаворонки нынче — вороны!

Тоска по родине! Давно Разоблаченная морока! Мне совершенно все равно — Где совершенно одинокой Быть

Уж сколько их упало в эту бездну, Разверзтую вдали! Настанет день, когда и я исчезну С поверхности земли.

Лежат они — написанные наспех, Горячие от горечи и нег. Между любовью и любовью распят Мой миг, мой час

Продолговатый и твердый овал, Черного платья раструбы… Юная бабушка! Кто целовал Ваши надменные губы?

Был вечер музыки и ласки, Всё в дачном садике цвело. Ему в задумчивые глазки Взглянула мама так светло!

Моим стихам, написанным так рано, Что и не знала я, что я — поэт, Сорвавшимся, как брызги из фонтана

Скомкали фартук холодные ручки, Вся побледнела, дрожит баловница. Бабушка будет печальна: у внучки Вдруг

Почему ты плачешь? — Так. — Плакать так смешно и глупо. Зареветь, не кончив супа! Отними от глаз кулак!

Бежит тропинка с бугорка, Как бы под детскими ногами, Всё так же сонными лугами Лениво движется Ока;

Я Вас люблю всю жизнь и каждый день. Вы надо мною как большая тень, как древний дым полярных деревень.

Дружить со мной нельзя, любить меня – не можно! Прекрасные глаза, глядите осторожно! Баркасу должно плыть

О, неподатливый язык! Чего бы попросту — мужик, Пойми, певал и до меня: «Россия, родина моя!

Волосы я — или воздух целую? Веки — иль веянье ветра над ними? Губы — иль вздох под губами моими?

Золото моих волос Тихо переходит в седость. — Не жалейте! Всё сбылось, Всё в груди слилось и спелось.

Короткие крылья волос я помню, Метущиеся между звезд. — Я помню Короткие крылья Под звездною пылью, И

Встают, встают за дымкой синей Зеленые холмы. В траве, как прежде, маргаритки, И чьи-то глазки у калитки…

Не штык — так клык, так сугроб, так шквал, — В Бессмертье что час — то поезд! Пришла и знала одно: вокзал.

— О чем, ну, о чем, мой цветочек? Не жаль тебе розовых щечек? Не жаль — голубого глазка? — Тоска!

…«но ведь есть каток»… Письмо 17 января 1910 Каток растаял… Не услада За зимней тишью стук колес.

Кровных коней запрягайте в дровни! Графские вина пейте из луж! Единодержцы штыков и душ! Распродавайте

Лютня! Безумица! Каждый раз, Царского беса вспугивая: «Перед Саулом-Царем кичась»… (Да не струна ж, а судорога!

Мой день беспутен и нелеп: У нищего прошу на хлеб, Богатому даю на бедность, В иголку продеваю — луч

Анне Ахматовой И настежь, и настежь Руки — две. И навзничь! — Топчи, конный! Чтоб дух мой, из ребер взыграв

Не ветром ветреным — до — осени Снята гроздь. Ах, виноградарем — до — осени Пришел гость. Небесным странником

Не узнаю в темноте Руки — свои иль чужие? Мечется в страшной мечте Черная Консьержерия. Руки роняют тетрадь

О бродяга, родства не помнящий — Юность! — Помню: метель мела, Сердце пело. — Из нежной комнаты Я в метель

1 Были вагоны, стали — могилы… Крытые снегом, битые вьюгой. Встали — вагоны. Цугом уклоны В ряд друг

…Ох, речи мои морочные, Обронные жемчуга! Ох, реки мои молочные, Кисельные берега!

В какой-то дальней рейнской саге Печальный юноша-герой Сжигает позднею порой Письмо на розовой бумаге.

Посадила яблоньку: Малым — забавоньку, Старому — младость, Садовнику — радость. Приманила в горницу Белую

Пригвождена к позорному столбу, Я все ж скажу, что я тебя люблю. Что ни одна до самых недр — мать Так

Рано еще — не быть! Рано еще — не жечь! Нежность! Жестокий бич Потусторонних встреч. Как глубоко ни льни

С такою силой в подбородок руку Вцепив, что судорогой вьется рот, С такою силою поняв разлуку, Что, кажется

Глупую куклу со стула Я подняла и одела. Куклу я на пол швырнула: В маму играть — надоело! Не поднимаясь

Стоят в чернорабочей хмури Закопченные корпуса. Над копотью взметают кудри Растроганные небеса.

Терпеливо, как щебень бьют, Терпеливо, как смерти ждут, Терпеливо, как вести зреют, Терпеливо, как месть

Удар, заглушенный годами забвенья, Годами незнанья. Удар, доходящий — как женское пенье, Как конское

Царь-Девица Как у молодой змеи — да старый ýж, Как у молодой жены — да старый муж, Морда тыквой, живот

Очарованье своих же обетов, Жажда любви и незнанье о ней… Что же осталось от блещущих дней?

До убедительности, до Убийственности — просто: Две птицы вили мне гнездо: Истина — и Сиротство.

Кем полосынька твоя Нынче выжнется? Чернокосынька моя! Чернокнижница! Дни полночные твои, Век твой таборный…