Стихи Маяковского Владимира

Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — кто-то хочет, чтобы они были?

Я волком бы выгрыз бюрократизм. К мандатам почтения нету. К любым чертям с матерями катись любая бумажка.

Вместо письма Дым табачный воздух выел. Комната — глава в крученыховском аде. Вспомни — за этим окном

Первое вступление в поэму Уважаемые товарищи потомки! Роясь в сегодняшнем окаменевшем говне, наших дней

В радио     белой Европы лезьте,    топот и ропот: это   грозит Москва мстить    за товарища            вам.

Уже второй. Должно быть, ты легла. В ночи Млечпуть серебряной Окою. Я не спешу, и молниями телеграмм

Через час отсюда в чистый переулок вытечет по человеку ваш обрюзгший жир, а я вам открыл столько стихов

Зеленые листики — и нет зимы. Идем раздольем чистеньким — и я, и ты, и мы. Весна сушить развесила свое

Вступление Вашу мысль, мечтающую на размягченном мозгу, как выжиревший лакей на засаленной кушетке, буду

Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви Простите меня, товарищ Костров, с присущей душевной

У меня растут года, будет и семнадцать. Где работать мне тогда, чем заниматься? Нужные работники — столяры

Влас Прогулкин — милый мальчик, спать ложился, взяв журнальчик. Всё в журнале интересно. — Дочитаю весь

Из поэмы «Люблю» Маяковского Один не смогу — не снесу рояля /тем более — несгораемый шкаф/, А если не

Чуть ночь превратится в рассвет, вижу каждый день я: кто в глав, кто в ком, кто в полит, кто в просвет

Вы думаете, это бредит малярия? Это было, было в Одессе. «Приду в четыре»,— сказала Мария. Восемь.

Разрезая носом воды, ходят в море пароходы. Дуют ветры яростные, гонят лодки парусные, Вечером, а также

Плыли по небу тучки. Тучек — четыре штучки: от первой до третьей — люди; четвертая была верблюдик.

Вам, проживающим за оргией оргию, имеющим ванную и теплый клозет! Как вам не стыдно о представленных

В авто, Последний франк разменяв. — В котором часу на Марсель?— Париж Бежит, Провожая меня, Во всей Невозможной красе.

Я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана; я показал на блюде студня косые скулы океана.

За всех вас, которые нравились или нравятся, хранимых иконами у души в пещере, как чашу вина в застольной

Пришла — деловито, за рыком, за ростом, взглянув, разглядела просто мальчика. Взяла, отобрала сердце

Били копыта, Пели будто: — Гриб. Грабь. Гроб. Груб.- Ветром опита, льдом обута улица скользила.

В поцелуе рук ли, губ ли, в дрожи тела близких мне красный цвет моих республик тоже должен пламенеть.

Вы ушли, как говорится, в мир иной. Пустота… Летите, в звезды врезываясь. Ни тебе аванса, ни пивной.

Как говорят — «инцидент исперчен», любовная лодка разбилась о быт. Я с жизнью в расчёте и не к чему перечень

Про что — про это? В этой теме, и личной и мелкой, перепетой не раз и не пять, я кружил поэтической белкой

Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковский летом на даче (Пушкино. Акулова гора, дача Румянцева, 27

Рассказ о взлезших на подмосток Аршинной буквою графишь, И зазывают в вечер с досок Зрачки малеванных афиш.

Обыкновенно так Любовь любому рожденному дадена,— но между служб, доходов и прочего со дня на день очерствевает

«Пролетарий туп жестоко — дуб дремучий в блузной сини! Он в искусстве смыслит столько ж, сколько свиньи

«Потомкам» Уважаемые товарищи потомки! Роясь в сегодняшнем окаменевшем дерьме, наших дней изучая потемки

Жил был на свете кадет. В красную шапочку кадет был одет. Кроме этой шапочки, доставшейся кадету, ни

Я недаром вздрогнул. Не загробный вздор. В порт, горящий, как расплавленное лето, разворачивался и входил

Неоконченное I Любит? не любит? Я руки ломаю и пальцы разбрасываю разломавши так рвут загадав и пускают

Жили были Сима с Петей. Сима с Петей были дети. Пете 5, а Симе 7 — и 12 вместе всем.. 1 Петин папа был

Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: — Что такое хорошо и что такое плохо?- У меня секретов нет,-

Сын отцу твердил раз триста, за покупкою гоня: — Я расту кавалеристом. Подавай, отец, коня!

Александр Сергеевич, разрешите представиться. Маяковский. Дайте руку Вот грудная клетка. Слушайте, уже

Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй.

О скуке на этом свете Гоголь говаривал много. Много он понимает — этот самый ваш Гоголь! В СССР от веселости

Много чудес в Москве имеется: и голос без человека, и без лошади воз. Сын мой, побыв в красноармейцах

Земля! Дай исцелую твою лысеющую голову лохмотьями губ моих в пятнах чужих позолот. Дымом волос над пожарами

1 Собирайтесь, ребятишки, наберите в руки книжки. Вас по разным странам света покатает песня эта.

Приехавшей из Африки девчушке Советский мальчуган показывал игрушки. Их было много – разных, заводных

Нос на квинте, щелки-глазки, грусть в походке, мрачный видик. Петр Иванович Салазкин — от природы самокритик.

Чаще и чаще глаза кидаю к оскаленному Китаю. Тает или стоит, не тая, четырехсотмиллионная туча Китая?

Кому в Москве неизвестна Никольская? Асфальтная улица — ровная, скользкая. На улице дом — семнадцатый номер.

Я пролетарий. Объясняться лишне. Жил, как мать произвела, родив. И вот мне квартиру дает жилищный, мой

Модою — объяты все: и размашисто и куцо, словно белка в колесе каждый самокритикуется. Сам себя совбюрократ