Стихи Ахматовой Анны

Мы знаем, что ныне лежит на весах И что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах, И мужество

Посвящение Перед этим горем гнутся горы, Не течет великая река, Но крепки тюремные затворы, А за ними

Я слышу иволги всегда печальный голос И лета пышного приветствую ущерб, А к колосу прижатый тесно колос

Мне голос был. Он звал утешно, Он говорил: «Иди сюда, Оставь свой край глухой и грешный, Оставь Россию навсегда.

Перед весной бывают дни такие: Под плотным снегом отдыхает луг, Шумят деревья весело-сухие, И теплый

Сжала руки под тёмной вуалью… «Отчего ты сегодня бледна?» — Оттого, что я терпкой печалью Напоила его допьяна.

Я научилась просто, мудро жить, Смотреть на небо и молиться Богу, И долго перед вечером бродить, Чтоб

Славно начато славное дело В грозном грохоте, в снежной пыли, Где томится пречистое тело Оскверненной

И та, что сегодня прощается с милым,- Пусть боль свою в силу она переплавит. Мы детям клянемся, клянемся

О, жизнь без завтрашнего дня! Ловлю измену в каждом слове, И убывающей любови Звезда восходит для меня.

Сзади Нарвские были ворота, Впереди была только смерть… Так советская шла пехота Прямо в желтые жерла «Берт».

Я не любви твоей прошу. Она теперь в надежном месте. Поверь, что я твоей невесте Ревнивых писем не пишу.

Чистый ветер ели колышет, Чистый снег заметает поля. Больше вражьего шага не слышит, Отдыхает моя земля.

Слава тебе, безысходная боль! Умер вчера сероглазый король. Вечер осенний был душен и ал, Муж мой, вернувшись

Сердце бьется ровно, мерно. Что мне долгие года! Ведь под аркой на Галерной Наши тени навсегда.

Мне ни к чему одические рати И прелесть элегических затей. По мне, в стихах все быть должно некстати

Двадцать первое. Ночь. Понедельник. Очертанья столицы во мгле. Сочинил же какой-то бездельник, Что бывает

Птицы смерти в зените стоят. Кто идет выручать Ленинград? Не шумите вокруг — он дышит, Он живой еще

Не с теми я, кто бросил землю На растерзание врагам. Их грубой лести я не внемлю, Им песен я своих не дам.

И в День Победы, нежный и туманный, Когда заря, как зарево, красна, Вдовою у могилы безымянной Хлопочет

А ты думал — я тоже такая, Что можно забыть меня, И что брошусь, моля и рыдая, Под копыта гнедого коня.

Калитку в милый сад, Где клен, и дуб, и ясень, Гуляя наугад, Уж распахнула осень. Там шпат прекрасный

Наталии Рыковой Всё расхищено, предано, продано, Черной смерти мелькало крыло, Все голодной тоскою изглодано

Как вплелась в мои темные косы Серебристая нежная прядь — Только ты, соловей безголосый, Эту муку сумеешь понять.

И мнится — голос человека Здесь никогда не прозвучит, Лишь ветер каменного века В ворота черные стучит.

Опять подошли «незабвенные даты», И нет среди них ни одной не проклятой. Но самой проклятой восходит

Ты пришел меня утешить, милый, Самый нежный, самый кроткий… От подушки приподняться нету силы, А на окнах

Другие уводят любимых, — Я с завистью вслед не гляжу. Одна на скамье подсудимых Я скоро полвека сижу.

Стоит на небе месяц, чуть живой, Средь облаков струящихся и мелких, И у дворца угрюмый часовой Глядит

Древний город словно вымер, Странен мой приезд. Над рекой своей Владимир Поднял черный крест.

Звенела музыка в саду Таким невыразимым горем. Свежо и остро пахли морем На блюде устрицы во льду.

1 Щели в саду вырыты, Не горят огни. Питерские сироты, Детоньки мои! Под землей не дышится, Боль сверлит

То змейкой, свернувшись клубком, У самого сердца колдует, То целые дни голубком На белом окошке воркует

И было сердцу ничего не надо, Когда пила я этот жгучий зной… «Онегина» воздушная громада, Как облако

Не в лесу мы, довольно аукать, Я насмешек таких не люблю… Что же ты не приходишь баюкать Уязвленную совесть мою?

Почернел, искривился бревенчатый мост, И стоят лопухи в человеческий рост, И крапивы дремучей поют леса

Что знает женщина одна о смертном часе? О. Мандельштам Всегда нарядней всех, всех розовей и выше, Зачем

Под навесом темной риги жарко, Я смеюсь, а в сердце злобно плачу. Старый друг бормочет мне: «Не каркай!

Все как раньше: в окна столовой Бьется мелкий метельный снег, И сама я не стала новой, А ко мне приходил человек.

И в пестрой суете людской Все изменилось вдруг. Но это был не городской, Да и не сельский звук.

Как будто заблудившись в нежном лете, Бродила я вдоль липовых аллей И увидала, как плясали дети Под легкой

И наконец ты словно произнес Не так, как те… что на одно колено, — А так, как тот, кто вырвался из плена

Приходи на меня посмотреть. Приходи. Я живая. Мне больно. Этих рук никому не согреть, Эти губы сказали

Вновь Исакий в облаченье Из литого серебра. Стынет в грозном нетерпенье Конь Великого Петра.

А вы, мои друзья последнего призыва! Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена. Над вашей памятью не стыть

Глаз не свожу с горизонта, Где мятели пляшут чардаш… Между нами, друг мой, три фронта: Наш и вражий и

Как ты можешь смотреть на Неву, Как ты смеешь всходить на мосты?… Я недаром печальной слыву С той поры

О своем я уже не заплачу, Но не видеть бы мне на земле Золотое клеймо неудачи На еще безмятежном челе.

Приду туда, и отлетит томленье. Мне ранние приятны холода. Таинственные, темные селенья Хранилища молитвы и труда.

Хорошо здесь: и шелест, и хруст; С каждым утром сильнее мороз, В белом пламени клонится куст Ледяных