Стихи Фета Афанасия
Я пришел к тебе с приветом, Рассказать, что солнце встало, Что оно горячим светом По листам затрепетало;
Еще светло перед окном, В разрывы облак солнце блещет, И воробей своим крылом, В песке купаяся, трепещет.
Снова слышу голос твой, Слышу и бледнею; Расставался, как с душой, С красотой твоею! Если б муку эту
Я знаю, гордая, ты любишь самовластье; Тебя в ревнивом сне томит чужое счастье; Свободы смелый лик и
Последний сноп свезен с нагих полей, По стоптанным гуляет жнивьям стадо, И тянется станица журавлей Над
Помню я: старушка-няня Мне в рождественской ночи Про судьбу мою гадала При мерцании свечи, И на картах
Что за звук в полумраке вечернем? Бог весть,- То кулик простонал или сыч. Расставанье в нем есть, и страданье
Буря на небе вечернем, Моря сердитого шум — Буря на море и думы, Много мучительных дум Буря на море и
Помнишь тот горячий ключ, Как он чист был и бегуч, Как дрожал в нем солнца луч И качался; Как пестрел
Страницы милые опять персты раскрыли; Я снова умилен и трепетать готов, Чтоб ветер иль рука чужая не
Ты помнишь, что было тогда, Как всюду ручьи бушевали И птиц косяками стада На север, свистя, пролетали.
Шумела полночная вьюга В лесной и глухой стороне. Мы сели с ней друг подле друга. Валежник свистал на огне.
Чем тоске, и не знаю, помочь; Грудь прохлады свежительной ищет, Окна настежь, уснуть мне невмочь, А в
Ни тучки нет на небосклоне, Но крик петуший — бури весть, И в дальном колокольном звоне Как будто слезы
Какая грусть! Конец аллеи Опять с утра исчез в пыли, Опять серебряные змеи Через сугробы поползли.
Далекий друг, пойми мои рыданья, Ты мне прости болезненный мой крик. С тобой цветут в душе воспоминанья
Афанасий Фет — А.Н. Майкову на сочувственный отзыв о переводе Горация (Кто сам так пышно в тогу эту)
Кто сам так пышно в тогу эту Привычен лики облачать, — Кому ж, как не тебе, поэту, И тень Горация встречать?
Безмолвные поля оделись темнотою, Заря вечерняя сгорела, воздух чист, В лесу ни ветерка, ни звука над
Победа! Безоружна злоба. Весна! Христос встает из гроба, Чело огнем озарено. Всё, что манило, обмануло
В пене несется поток, Ладью обгоняют буруны, Кормчий глядит на восток И будит дрожащие струны.
Великому князю Константину Константиновичу и великой княгине Елисавете Маврикиевне Давно познав, как
Быть может, всё оставило поэта, — Душа, не плачь, не сетуй, не грусти! Зачем любить и требовать ответа?
Всплываю на простор сухого океана, И в зелени мой воз ныряет, как ладья, Среди зеленых трав и меж цветов
Говорили в древнем Риме, Что в горах, в пещере темной, Богоравная Сивилла Вечно-юная живет, Что ей всё
Всё стремлюсь к тебе мечтою. Мучусь, не узнав: Разболелся ль ты душою, Дорогой мой граф? Окунулся ли
Вчера златокудрявый, Румяный майский день Принес мне двух душистых Любовниц соловья: Одна одета ризой
Всё изменяется, как тень За долгий день горячим летом. К поре девичьей в этот день К вам появлялся я
За горами, песками, морями — Вечный край благовонных цветов, Где, овеяны яркими снами, Дремлют розы
Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом, Я при свечах навела; В два ряда свет — и таинственным трепетом
Морщины думы и совета Не красят твоего лица: Со звонкой лирою поэта Плющом довольствуйся певца.
Свиданье наше предвкушая И лет почтенности скорбя, Хоть Федосеевича знаю, Как Фоню обниму тебя!
Как отрок зарею Лукавые сны вспоминает, Я звука душою Ищу, что в душе обитает. Хоть в сердце нет веры
Когда на дороге, случайно, Мне встретилась милой родня, — И мать, и отец, и сестрица Любезно узнали меня.
С безумною отвагою поэта Дерзаю руки воздевать, Моля того священного портрета, Что только Феб умел списать
«Ланиты у меня на солнце загорели, И ноги белые от терний покраснели. День целый я прошла долиною;
Пришла и села. Счастлив и тревожен, Ласкательный твой повторяю стих; И если дар мой пред тобой ничтожен
На море ночное мы оба глядели. Под нами скала обрывалася бездной; Вдали затихавшие волны белели, А с
На водах Гвадалквивира Месяц длинной полосой; От незримых уст зефира Влага блещет чешуей… Всё уснуло…
Умолк твой голос навсегда И сердце жаркое остыло, Лампаду честного труда Дыханье смерти погасило.
Не отнеси к холодному бесстрастью, Что на тебя безмолвно я гляжу; Ступенями к томительному счастью Не
Проснулся я. Да, крышка гроба. — Руки С усильем простираю и зову На помощь. Да, я помню эти муки Предсмертные.
О, если бы озером был я ночным, А ты луною, по нем плывущей! О, если б потоком я был луговым, А ты былинкой
Окна в решетках, и сумрачны лица, Злоба глядит ненавистно на брата; Я признаю твои стены, темница, —
«Христос воскресе!» — клик весенний. Кому ж послать его в стихах, Как не тому, кто в дождь осенний И
Питомец радости, покорный наслажденью, Зачем, коварный друг, не внемля приглашенью, Ты наш вечерний пир
Чуть петухи кричать Станут зарею, У очага стоять Мне над золою. Брызжут с огней моих Искры, — невольно
Почему, как сидишь озаренной, Над работой пробор наклоня, Мне сдается, что круг благовонный Всё к тебе
Пуская в свет мои мечты, Я предаюсь надежде сладкой, Что, может быть, на них украдкой Блеснет улыбка
Я слышу звон твоих речей, Куда резвиться ни беги ты. Я вижу детский блеск очей И запылавшие ланиты.
Соседкин занавес в окне Волнуется опять. Знать, хочет заглянуть ко мне И дома ль я — узнать.