Стихи Тушновой Вероники

Знаешь ли ты, что такое горе, когда тугою петлей на горле? Когда на сердце глыбою в тонну, когда нельзя

С любым из нас случалось и случится… Как это будет, знаю наперед: он другом назовется, постучится, в

Надо верными оставаться, до могилы любовь неся, надо вовремя расставаться, если верными быть нельзя.

Котенок был некрасив и худ, сумбурной пестрой раскраски. Но в нашем семействе обрел уют, избыток еды и ласки.

Я не помню тебя, извини! Я забыл твои губы и руки. Обрываются в памяти дни, Заостряясь на вечной разлуке.

Много нынче в памяти потухло, а живет безделица, пустяк: девочкой потерянная кукла на железных скрещенных путях.

Ты не горюй обо мне, не тужи,- тебе, а не мне доживать во лжи, мне-то никто не прикажет: — Молчи!

Я давно спросить тебя хотела: разве ты совсем уже забыл, как любил мои глаза и тело, сердце и слова мои

Улыбаюсь, а сердце плачет в одинокие вечера. Я люблю тебя. Это значит — я желаю тебе добра.

А знаешь, всё ещё будет! Южный ветер еще подует, и весну еще наколдует, и память перелистает, и встретиться

Люблю? Не знаю может быть и нет, Любовь имеет множество примет, А я одно сказать тебе могу Повсюду ты

Быть хорошим другом обещался, звезды мне дарил и города. И уехал, и не попрощался. И не возвратится никогда.

Загляденье была соседка Кареглазая, с нежной кожей. Оборачивались нередко и глядели ей в след прохожие.

Сто часов счастья… Разве этого мало? Я его, как песок золотой, намывала, собирала любовно, неутомимо

Мне говорят: нету такой любви. Мне говорят: как все, так и ты живи! Больно многого хочешь, нету людей таких.

Я одна тебя любить умею, да на это права не имею, будто на любовь бывает право, будто может правдой стать неправда.

Не отрекаются любя. Ведь жизнь кончается не завтра. Я перестану ждать тебя, а ты придешь совсем внезапно.

Морозный лес. В парадном одеянье деревья-мумии, деревья-изваянья… Я восхищаюсь этой красотой, глаз не

Где-то чавкает вязкая глина, и, как было во веки веков,— разговор журавлиного клина замирает среди облаков.

Нельзя за любовь — любое, Нельзя, чтобы то, что всем. за любовь платят любовью Или не платят совсем.

Так было, так будет в любом испытанье: кончаются силы, в глазах потемнело, уже исступленье, смятенье

Я прощаюсь с тобою у последней черты. С настоящей любовью, может, встретишься ты. Пусть иная, родная

Ну что же, можешь покинуть, можешь со мной расстаться,— из моего богатства ничего другой не отдастся.

Сколько раз я мечтала в долгой жизни своей постоять, как бывало, возле этих дверей. В эти стены вглядеться

Молчали горы — грузные и грозные, ощеря белоснежные клыки. Свивалось их дыхание морозное в причудливые

Пусть друзья простят меня за то, что повидаться с ними не спешу. Пусть друзья не попрекают почту,— это

Хмурую землю стужа сковала, небо по солнцу затосковало. Утром темно, и в полдень темно, а мне всё равно

Глаз к сиянью такому ещё не привык… Зной густой, золотой и тягучий, как мёд… А за домом, в саду, пробегает

Говоришь ты мне: Надоела грусть! Потерпи чуть-чуть, я назад вернусь. Хочешь ты любовь, Как настольный

Нас дождь поливал трое суток. Три дня штурмовала гроза. От молний ежеминутных ломить начинало глаза.

Твои глаза… Опять… Опять… Мне сердца стук мешает спать. Не знаю- явь то или бред, не знаю- был ты или

Не сули мне золотые горы, годы жизни доброй не сули. Я тебя покину очень скоро по закону матери-земли.

Знаю я бессильное мученье над пустой тетрадкою в тиши, знаю мысли ясное свеченье, звучную наполненность души.

Сияет небо снежными горами, громадами округлых ярких туч. Здесь тишина торжественна, как в храме, здесь

Вся ночь без сна… А после, в роще, березовая тишина, и всё приемлемее, проще, и жизнь как будто решена.

У дебаркадеров лопочет чернильно-черная вода, как будто высказаться хочет, да не умеет — вот беда!

А ты придёшь, когда темно, когда в стекло ударит вьюга, когда припомнишь, как давно, не согревали мы

Небо желтой зарей окрашено, недалеко до темноты… Как тревожно, милый, как страшно, как боюсь твоей немоты.

Тягучий жар на землю льется, томят извилины пути… К артезианскому колодцу бежит ребенок лет шести.

Глаза твои хмурятся, горькие, мрачные, тянется, курится зелье табачное, слоятся волокна длинные, синие

Не охладела, нет, скрываю грусть. Не разлюбила,— просто прячу ревность. Не огорчайся, скоро я вернусь.

Как мне по сердцу вьюги такие, посвист в поле, гуденье в трубе… Напоследок гуляет стихия. Вот и вспомнила я о тебе.

Стемнело. По тропинкам снежным хозяйки с ведрами пошли. Скрипят таинственно и нежно колодезные журавли.

Дурманящей, росистой чащею черемуха — дыши, гляди, ласкай, ломай… И боль щемящая,— как мало весен впереди!

Я все о своем, все о своем — знаешь, когда поют петухи? Перед рассветом, перед дождем, перед весной поют петухи.

Тусклый луч блестит на олове, мокрых вмятинах ковша… Чуть поваркивают голуби, белым веером шурша.

Не знаю — права ли, не знаю — честна ли, не помню начала, не вижу конца… Я рада, что не было встреч под

Тебе бы одарить меня молчанием суровым, а ты наотмашь бьешь меня непоправимым словом. Как подсудимая

Ты не любишь считать облака в синеве. Ты не любишь ходить босиком по траве. Ты не любишь в полях паутин

Ты верен святости обряда, и в том душа твоя права. ты слов боишься, но не надо переоценивать слова.