Стихи Тушновой Вероники

Знаешь ли ты, что такое горе, когда тугою петлей на горле? Когда на сердце глыбою в тонну, когда нельзя

Улыбаюсь, а сердце плачет в одинокие вечера. Я люблю тебя. Это значит — я желаю тебе добра.

С любым из нас случалось и случится… Как это будет, знаю наперед: он другом назовется, постучится, в

Котенок был некрасив и худ, сумбурной пестрой раскраски. Но в нашем семействе обрел уют, избыток еды и ласки.

Много нынче в памяти потухло, а живет безделица, пустяк: девочкой потерянная кукла на железных скрещенных путях.

Мне говорят: нету такой любви. Мне говорят: как все, так и ты живи! Больно многого хочешь, нету людей таких.

Не отрекаются любя. Ведь жизнь кончается не завтра. Я перестану ждать тебя, а ты придешь совсем внезапно.

А знаешь, всё ещё будет! Южный ветер еще подует, и весну еще наколдует, и память перелистает, и встретиться

Ты не горюй обо мне, не тужи,- тебе, а не мне доживать во лжи, мне-то никто не прикажет: — Молчи!

Быть хорошим другом обещался, звезды мне дарил и города. И уехал, и не попрощался. И не возвратится никогда.

Загляденье была соседка Кареглазая, с нежной кожей. Оборачивались нередко и глядели ей в след прохожие.

Я давно спросить тебя хотела: разве ты совсем уже забыл, как любил мои глаза и тело, сердце и слова мои

Надо верными оставаться, до могилы любовь неся, надо вовремя расставаться, если верными быть нельзя.

Сто часов счастья… Разве этого мало? Я его, как песок золотой, намывала, собирала любовно, неутомимо

Я не помню тебя, извини! Я забыл твои губы и руки. Обрываются в памяти дни, Заостряясь на вечной разлуке.

Я одна тебя любить умею, да на это права не имею, будто на любовь бывает право, будто может правдой стать неправда.

Люблю? Не знаю может быть и нет, Любовь имеет множество примет, А я одно сказать тебе могу Повсюду ты

Где-то чавкает вязкая глина, и, как было во веки веков,— разговор журавлиного клина замирает среди облаков.

Так было, так будет в любом испытанье: кончаются силы, в глазах потемнело, уже исступленье, смятенье

Сколько раз я мечтала в долгой жизни своей постоять, как бывало, возле этих дверей. В эти стены вглядеться

Пусть друзья простят меня за то, что повидаться с ними не спешу. Пусть друзья не попрекают почту,— это

Стоит в сугробах мельница, ничто на ней не мелется, четыре с лишним месяца свистит над ней метелица…

Шкатулка заперта. И ключ потерян. И в общем в нем нужды особой нет: союз двоих испытан и проверен и узаконен

Как часто лежу я без сна в темноте, и всё представляются мне та светлая речка и елочки те в далекой лесной стороне.

За водой мерцает серебристо поле в редком и сухом снегу. Спит, чернея, маленькая пристань, ни живой души

Ночами такая стоит тишина, стеклянная, хрупкая, ломкая. Очерчена радужным кругом луна, и поле дымится поземкою.

В холодном, неуютном зале в пустынном аэропорту слежу тяжелыми глазами, как снег танцует на ветру.

Ничего уже не объяснить, Что случилось- мы не знаем сами… И ещё пытаемся любить За зиму остывшими сердцами.

«Я поняла — Ты не хотел мне зла, ты даже был предельно честен где-то, ты просто оказался из числа людей

Еду я дорогой длинной… Незнакомые места. За плечами сумрак дымный замыкает ворота. Ельник сгорбленный

О, эти февральские вьюги, белёсый мятущийся мрак, стенанья и свист по округе, и — по пояс в снег, что

Говоришь ты мне: Надоела грусть! Потерпи чуть-чуть, я назад вернусь. Хочешь ты любовь, Как настольный

Твои глаза… Опять… Опять… Мне сердца стук мешает спать. Не знаю- явь то или бред, не знаю- был ты или

Сияет небо снежными горами, громадами округлых ярких туч. Здесь тишина торжественна, как в храме, здесь

Нам двоим посвященная, очень краткая, очень долгая, не по-зимнему черная, ночь туманная, волглая, неспокойная

Мы час назад не думали о смерти. Мы только что узнали: он убит. В измятом, наспех порванном конверте

Не боюсь, что ты меня оставишь для какой-то женщины другой, а боюсь я, что однажды станешь ты таким же

А я с годами думаю все чаще, что краденое счастье — тоже счастье, как ситник краденый — все тот же хлеб

Ты ножик вынул не спеша, гордясь своим искусством, и с маху сталь в кору вошла с тугим и сочным хрустом.

Пришла ко мне девочка с заплаканными глазами, с надеждой коснулась моей руки: -Ведь вы же когда-то любили

Ну, пожалуйста, пожалуйста, в самолет меня возьми, на усталость мне пожалуйся, на плече моем усни.

Человек живет совсем немного — несколько десятков лет и зим, каждый шаг отмеривая строго сердцем человеческим своим.

Все приняло в оправе круглой Нелицемерное стекло: Ресницы, слепленные вьюгой, Волос намокшее крыло, Прозрачное

Не ведется в доме разговоров про давно минувшие дела, желтый снимок — пароход «Суворов» выцветает в ящике стола.

А ты придёшь, когда темно, когда в стекло ударит вьюга, когда припомнишь, как давно, не согревали мы

Тягучий жар на землю льется, томят извилины пути… К артезианскому колодцу бежит ребенок лет шести.

Глаза твои хмурятся, горькие, мрачные, тянется, курится зелье табачное, слоятся волокна длинные, синие

Стемнело. По тропинкам снежным хозяйки с ведрами пошли. Скрипят таинственно и нежно колодезные журавли.

Знакомый, ненавистный визг… Как он в ночи тягуч и режущ! И значит — снова надо вниз, в неведенье бомбоубежищ.

Где-то по гостиничным гостиным Изводилась я тоской по дому, Самолет ждала твой на пустынном, Солнцем