Стихи Тушновой Вероники

Я не помню тебя, извини! Я забыл твои губы и руки. Обрываются в памяти дни, Заостряясь на вечной разлуке.

Я одна тебя любить умею, да на это права не имею, будто на любовь бывает право, будто может правдой стать неправда.

Люблю? Не знаю может быть и нет, Любовь имеет множество примет, А я одно сказать тебе могу Повсюду ты

Знаешь ли ты, что такое горе, когда тугою петлей на горле? Когда на сердце глыбою в тонну, когда нельзя

Улыбаюсь, а сердце плачет в одинокие вечера. Я люблю тебя. Это значит — я желаю тебе добра.

С любым из нас случалось и случится… Как это будет, знаю наперед: он другом назовется, постучится, в

Котенок был некрасив и худ, сумбурной пестрой раскраски. Но в нашем семействе обрел уют, избыток еды и ласки.

Много нынче в памяти потухло, а живет безделица, пустяк: девочкой потерянная кукла на железных скрещенных путях.

Мне говорят: нету такой любви. Мне говорят: как все, так и ты живи! Больно многого хочешь, нету людей таких.

Не отрекаются любя. Ведь жизнь кончается не завтра. Я перестану ждать тебя, а ты придешь совсем внезапно.

А знаешь, всё ещё будет! Южный ветер еще подует, и весну еще наколдует, и память перелистает, и встретиться

Ты не горюй обо мне, не тужи,- тебе, а не мне доживать во лжи, мне-то никто не прикажет: — Молчи!

Быть хорошим другом обещался, звезды мне дарил и города. И уехал, и не попрощался. И не возвратится никогда.

Загляденье была соседка Кареглазая, с нежной кожей. Оборачивались нередко и глядели ей в след прохожие.

Я давно спросить тебя хотела: разве ты совсем уже забыл, как любил мои глаза и тело, сердце и слова мои

Надо верными оставаться, до могилы любовь неся, надо вовремя расставаться, если верными быть нельзя.

Сто часов счастья… Разве этого мало? Я его, как песок золотой, намывала, собирала любовно, неутомимо

У дебаркадеров лопочет чернильно-черная вода, как будто высказаться хочет, да не умеет — вот беда!

Небо желтой зарей окрашено, недалеко до темноты… Как тревожно, милый, как страшно, как боюсь твоей немоты.

Не охладела, нет, скрываю грусть. Не разлюбила,— просто прячу ревность. Не огорчайся, скоро я вернусь.

Как мне по сердцу вьюги такие, посвист в поле, гуденье в трубе… Напоследок гуляет стихия. Вот и вспомнила я о тебе.

Дурманящей, росистой чащею черемуха — дыши, гляди, ласкай, ломай… И боль щемящая,— как мало весен впереди!

Всё было до меня: десятилетья того, что счастьем называем мы. Цвели деревья, вырастали дети, чередовались

С тобой я самая верная, С тобой я самая лучшая, С тобой я самая добрая, Самая всемогущая. Щедрые на пророчества

В чём отказала я тебе, скажи? Ты целовать просил — я целовала. Ты лгать просил,— как помнишь, и во лжи

Сколько милых ровесников в братских могилах лежит. Узловатая липа родительский сон сторожит.

Жизнь твою читаю, перечитываю, все твои печали пересчитываю, все твои счастливые улыбки, все ошибки

И знаю всё, и ничего не знаю… И не пойму, чего же хочешь ты, с чужого сердца с болью отдирая налёгших

Беззащитно сердце человека, если без любви… Любовь-река. Ты швырнул в сердцах булыжник в реку, канул

Река текла тяжелая, как масло, в ней зарево закатное не гасло, и я за блеском неба и воды не разглядела

Тропа, петляя и пыля, сбегает в темный буерак. Там душно пахнет конопля, там комарьем набитый мрак.

Я все о своем, все о своем — знаешь, когда поют петухи? Перед рассветом, перед дождем, перед весной поют петухи.

Не знаю — права ли, не знаю — честна ли, не помню начала, не вижу конца… Я рада, что не было встреч под

Ты не любишь считать облака в синеве. Ты не любишь ходить босиком по траве. Ты не любишь в полях паутин

Открываю томик одинокий — томик в переплёте полинялом. Человек писал вот эти строки. Я не знаю, для кого писал он.

До города двенадцать километров. Шоссе как вымерло — ни человека… Иду одна, оглохшая от ветра, перехожу

Я поднимаюсь по колючим склонам, я мну в ладонях пыльный полынок, пылает бухта синим и зеленым, кузнечики

Все в доме пасмурно и ветхо, скрипят ступени, мох в пазах… А за окном — рассвет и ветка в аквамариновых слезах.

Так уж сердце у меня устроено — не могу вымаливать пощады. Мне теперь — на все четыре стороны… Ничего

Спокойный вечер пасмурен и мглист. Не слышно птиц среди древесных кружев. Пустынна улица. Последний ржавый

Сутки с тобою, месяцы — врозь… Спервоначалу так повелось. Уходишь, приходишь, и снова, и снова прощаешься

Резкие гудки автомобиля, сердца замирающий полет. В облаках белесой крымской пыли прячется нежданный поворот.

Там далёко, за холмами синими, за угрюмой северной рекой, ты зачем зовёшь меня по имени? Ты откуда взялся?

Ты яблоки привез на самолете из Самарканда лютою зимой, холодными, иззябшими в полете мы принесли их

Нам не случалось ссориться Я старалась во всем потрафить. Тебе ни одной бессонницы Не пришлось на меня

Терпеливой буду, стойкой, молодой, назло судьбе! Буду жить на свете столько, сколько надобно тебе.

Мы час назад не думали о смерти. Мы только что узнали: он убит. В измятом, наспех порванном конверте

Ни в каких не в стихах, а взаправду, ноет сердце- лечи не лечи, даже ветру и солнцу не радо… А вчера

Я стою у открытой двери, я прощаюсь, я ухожу. Ни во что уже не поверю, — всё равно напиши, прошу!

Почему говорится: «Его не стало», если мы ощущаем его непрестанно, если любим его, вспоминаем, если —