Стихи Иосифа Бродского

Мимо ристалищ, капищ, мимо храмов и баров, мимо шикарных кладбищ, мимо больших базаров, мира и горя мимо

Л. В. Лифшицу Я всегда твердил, что судьба — игра. Что зачем нам рыба, раз есть икра. Что готический

Когда теряет равновесие твоё сознание усталое, когда ступеньки этой лестницы уходят из под ног, как палуба

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку. Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку? За дверью бессмысленно

Шум ливня воскрешает по углам салют мимозы, гаснущей в пыли. И вечер делит сутки пополам, как ножницы

Когда так много позади Всего, в особенности — горя, Поддержки чьей-нибудь не жди, Сядь в поезд, высадись у моря.

Как жаль, что тем, чем стало для меня твоё существование, не стало моё существование для тебя.

Вместе они любили сидеть на склоне холма. Оттуда видны им были церковь, сады, тюрьма. Оттуда они видали

Я входил вместо дикого зверя в клетку, выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке, жил у моря, играл

1 Вещи и люди нас окружают. И те, и эти терзают глаз. Лучше жить в темноте. Я сижу на скамье в парке

Проснулся я, и нет руки, а было пальцев пять. В моих глазах пошли круги, и я заснул опять. Проснулся

Шестой из «Двенадцати сонетов к Марии Стюарт» Иосифа Бродского — вызывающая перелицовка пушкинского «оригинала»

I Сказать, что ты мертва? Но ты жила лишь сутки. Как много грусти в шутке Творца! едва могу произнести

Генерал! Наши карты — дерьмо. Я пас. Север вовсе не здесь, но в Полярном Круге. И Экватор шире, чем ваш лампас.

Вместе они любили сидеть на склоне холма. Оттуда видны им были церковь, сады, тюрьма. Оттуда они видали

Уезжай, уезжай, уезжай, так немного себе остается, в теплой чашке смертей помешай эту горечь и голод, и солнце.

Вижу колонны замерших внуков, гроб на лафете, лошади круп. Ветер сюда не доносит мне звуков русских военных

Евгению Рейну, с любовью Плывет в тоске необьяснимой среди кирпичного надсада ночной кораблик негасимый

Ни тоски, ни любви, ни печали, ни тревоги, ни боли в груди, будто целая жизнь за плечами и всего полчаса впереди.

Пора давно за все благодарить, за все, что невозможно подарить когда-нибудь, кому-нибудь из вас и улыбнуться

Сначала в бездну свалился стул, потом — упала кровать, потом — мой стол. Я его столкнул сам.

Потому что искусство поэзии требует слов, я — один из глухих, облысевших, угрюмых послов второсортной

Я дважды пробуждался этой ночью и брел к окну, и фонари в окне, обрывок фразы, сказанной во сне, сводя

Предпоследний этаж раньше чувствует тьму, чем окрестный пейзаж; я тебя обниму и закутаю в плащ, потому

Я пришёл к Рождеству с пустым карманом. Издатель тянет с моим романом. Календарь Москвы заражён Кораном.

I Мари, шотландцы все-таки скоты. В каком колене клетчатого клана предвиделось, что двинешься с экрана

Так долго вмести прожили, что вновь второе января пришлось на вторник, что удивленно поднятая бровь

Волосы за висок между пальцев бегут, как волны, наискосок, и не видно губ, оставшихся на берегу, лица

На прения с самим собою ночь убив, глотаешь дым, уже не прочь в набрякшую гортань рукой залезть.

Меня упрекали во всем, окромя погоды, и сам я грозил себе часто суровой мздой. Но скоро, как говорят

Тогда, когда любовей с нами нет, тогда, когда от холода горбат, достань из чемодана пистолет, достань

Теперь так мало греков в Ленинграде, что мы сломали Греческую церковь, дабы построить на свободном месте

В прошлом те, кого любишь, не умирают! В прошлом они изменяют или прячутся в перспективу. В прошлом лацканы уже;

Во время ужина он встал из-за стола и вышел из дому. Луна светила по-зимнему, и тени от куста, превозмогая

Это было плаванье сквозь туман. Я сидел в пустом корабельном баре, пил свой кофе, листал роман;

Теперь все чаще чувствую усталость, все реже говорю о ней теперь, о, помыслов души моей кустарность

Великий человек смотрел в окно , а для нее весь мир кончался краем его широкой греческой туники, обильем

Сознанье, как шестой урок, выводит из казённых стен ребёнка на ночной порог. Он тащится во тьму затем

Сумев отгородиться от людей, я от себя хочу отгородиться. Не изгородь из тесаных жердей, а зеркало тут

Ах, улыбнись, ах, улыбнись, во след махни рукой Недалеко за цинковой рекою Ах, улыбнись, в оставленных

Октябрь — месяц грусти и простуд, а воробьи — пролетарьят пернатых — захватывают в брошенных пенатах

Н. И. Желание горькое — впрямь! свернуть в вологодскую область, где ты по колхозным дворам шатаешься

М. Б. Подруга милая, кабак все тот же. Все та же дрянь красуется на стенах, все те же цены. Лучше ли вино?

Хотя не имеет смысла, деревья еще растут. Их можно увидеть в окне, но лучше издалека. И воздух почти

Мой Арлекин чуть-чуть мудрец, так мало говорит, мой Арлекин чуть-чуть хитрец, хотя простак на вид, ах

В эту зиму с ума я опять не сошёл. А зима, глядь, и кончилась. Шум ледохода и зелёный покров различаю.

В деревне Бог живет не по углам, как думают насмешники, а всюду. Он освящает кровлю и посуду и честно

Вполголоса — конечно, не во весь — прощаюсь навсегда с твоим порогом. Не шелохнется град, не встрепенется

Маленькие города, где вам не скажут правду. Да и зачем вам она, ведь всё равно — вчера. Вязы шуршат за

Из слез, дистиллированных зрачком, гортань мне омывающих, наружу не пущенных и там, под мозжечком, образовавших