Стихи Константина Симонова

Был у майора Деева Товарищ — майор Петров, Дружили еще с гражданской, Еще с двадцатых годов.

Если дорог тебе твой дом, Где ты русским выкормлен был, Под бревенчатым потолком, Где ты, в люльке качаясь, плыл;

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины, Как шли бесконечные, злые дожди, Как кринки несли нам усталые женщины

Жди меня, и я вернусь. Только очень жди, Жди, когда наводят грусть Желтые дожди, Жди, когда снега метут

Майор привез мальчишку на лафете. Погибла мать. Сын не простился с ней. За десять лет на том и этом свете

Когда ты по свистку, по знаку, Встав на растоптанном снегу, Готовясь броситься в атаку, Винтовку вскинул

Касаясь трех великих океанов, Она лежит, раскинув города, Покрыта сеткою меридианов, Непобедима, широка, горда.

Мы сняли куклу со штабной машины. Спасая жизнь, ссылаясь на войну, Три офицера — храбрые мужчины — Ее

Я вас обязан известить, Что не дошло до адресата Письмо, что в ящик опустить Не постыдились вы когда-то.

Ты говорила мне «люблю», Но это по ночам, сквозь зубы. А утром горькое «терплю» Едва удерживали губы.

Неправда, друг не умирает, Лишь рядом быть перестает. Он кров с тобой не разделяет, Из фляги из твоей не пьет.

Был он немолодой, но бравый; Шел под пули без долгих сборов, Наводил мосты, переправы, Ни на шаг от своих саперов;

Умирают друзья, умирают… Из разжатых ладоней твоих Как последний кусок забирают, Что вчера еще был — на двоих.

Тот самый длинный день в году С его безоблачной погодой Нам выдал общую беду На всех, на все четыре года.

Не той, что из сказок, не той, что с пелёнок, Не той, что была по учебникам пройдена, А той, что пылала

В горах этой ночью прохладно. В разведке намаявшись днем, Он греет холодные руки Над желтым походным огнем.

Последний кончился огарок, И по невидимой черте Три красных точки трех цигарок Безмолвно бродят в темноте.

Плюшевые волки, Зайцы, погремушки. Детям дарят с елки Детские игрушки. И, состарясь, дети До смерти без

Уж сотый день врезаются гранаты В Малахов окровавленный курган, И рыжие британские солдаты Идут на штурм

Слишком трудно писать из такой оглушительной дали. Мать придет и увидит конвертов клочки: «Все ли есть

«Что ты затосковал?» — «Она ушла». — «Кто?» — «Женщина. И не вернется, Не сядет рядом у стола, Не разольет

Вот здесь он шел. Окопов три ряда. Цепь волчьих ям с дубовою щетиной. Вот след, где он попятился, когда

Мы довольно близко видели смерть и, пожалуй, сами могли умереть, мы ходили везде, где можно ходить, и

Поздравляю тебя с днём рожденья,- Говорю, как с ребенком: Пусть дыханье твое и пенье Будет чистым и звонким.

Самый храбрый — не тот, кто, безводьем измученный, Мимо нас за водою карабкался днем, И не тот, кто

Над черным носом нашей субмарины * Взошла Венера — странная звезда. От женских ласк отвыкшие мужчины

1 Я жил над школой музыкальной, По коридорам, подо мной, То скрипки плавно и печально, Как рыбы, плыли

Всё лето кровь не сохла на руках. С утра рубили, резали, сшивали. Не сняв сапог, на куцых тюфяках Дремали

Кружится испанская пластинка. Изогнувшись в тонкую дугу, Женщина под черною косынкой Пляшет на вертящемся кругу.

Я твоих фотографий в дорогу не брал: Все равно и без них — если вспомним — приедем. На четвертые сутки

Недавно тост я слышал на пиру, И вот он здесь записан на бумагу. «Приснилось мне,- сказал нам тамада

На виды видевшей гармони, Перебирая хриплый строй, Слепец играл в чужом вагоне «Вдоль по дороге столбовой».

Умер друг у меня — вот какая беда… Как мне быть — не могу и ума приложить. Я не думал, не верил, не ждал

Словно смотришь в бинокль перевернутый — Все, что сзади осталось, уменьшено, На вокзале, метелью подернутом

Опять мы отходим, товарищ, Опять проиграли мы бой, Кровавое солнце позора Заходит у нас за спиной.

За пять минут уж снегом талым Шинель запорошилась вся. Он на земле лежит, усталым Движеньем руку занеся.

Пожар стихал. Закат был сух. Всю ночь, как будто так и надо, Уже не поражая слух, К нам долетала канонада.

Я много жил в гостиницах, Слезал на дальних станциях, Что впереди раскинется — Все позади останется.

Тринадцать лет. Кино в Рязани, Тапер с жестокою душой, И на заштопанном экране Страданья женщины чужой;

По-разному анкеты На дружбу заполняют И на себя за это Потом пусть не пеняют. Иной, всего превыше Боясь

Если бог нас своим могуществом После смерти отправит в рай, Что мне делать с земным имуществом, Если

Я, верно, был упрямей всех. Не слушал клеветы И не считал по пальцам тех, Кто звал тебя на «ты».

Меня просил попутчик мой и друг,— А другу дважды не дают просить,— Не видя ваших милых глаз и рук, О

«Дружба — дружбой, а служба — службой» — Поговорка-то золотая, Да бывает так, что без нужды Изо рта она вылетает.

Июнь. Интендантство. Шинель с непривычки длинна. Мать застыла в дверях. Что это значит? Нет, она не заплачет.

Я, перебрав весь год, не вижу Того счастливого числа, Когда всего верней и ближе Со мной ты связана была.

Здесь нет ни остролистника, ни тиса. Чужие камни и солончаки, Проржавленные солнцем кипарисы Как воткнутые

В чужой земле и в городе чужом Мы наконец живем почти вдвоем, Без званых и непрошеных гостей, Без телефона

Рядом с кухней отеля «Миако», Где нас кормят морской капустой, Есть пруд и рыбы. Однако Их никто не ест,-

В детстве быль мне бабка рассказала Об ожившей девушке в гробу, Как она металась и рыдала, Проклиная