Стихи Константина Симонова

Жди меня, и я вернусь. Только очень жди, Жди, когда наводят грусть Желтые дожди, Жди, когда снега метут

Был у майора Деева Товарищ — майор Петров, Дружили еще с гражданской, Еще с двадцатых годов.

Если дорог тебе твой дом, Где ты русским выкормлен был, Под бревенчатым потолком, Где ты, в люльке качаясь, плыл;

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины, Как шли бесконечные, злые дожди, Как кринки несли нам усталые женщины

Майор привез мальчишку на лафете. Погибла мать. Сын не простился с ней. За десять лет на том и этом свете

Когда ты по свистку, по знаку, Встав на растоптанном снегу, Готовясь броситься в атаку, Винтовку вскинул

Касаясь трех великих океанов, Она лежит, раскинув города, Покрыта сеткою меридианов, Непобедима, широка, горда.

Мы сняли куклу со штабной машины. Спасая жизнь, ссылаясь на войну, Три офицера — храбрые мужчины — Ее

Я вас обязан известить, Что не дошло до адресата Письмо, что в ящик опустить Не постыдились вы когда-то.

Ты говорила мне «люблю», Но это по ночам, сквозь зубы. А утром горькое «терплю» Едва удерживали губы.

Неправда, друг не умирает, Лишь рядом быть перестает. Он кров с тобой не разделяет, Из фляги из твоей не пьет.

Был он немолодой, но бравый; Шел под пули без долгих сборов, Наводил мосты, переправы, Ни на шаг от своих саперов;

Умирают друзья, умирают… Из разжатых ладоней твоих Как последний кусок забирают, Что вчера еще был — на двоих.

Тот самый длинный день в году С его безоблачной погодой Нам выдал общую беду На всех, на все четыре года.

Я помню двух девочек, город ночной… В ту зиму вы поздно спектакли кончали. Две девочки ждали в подъезде

Напоминает море — море. Напоминают горы — горы. Напоминает горе — горе; Одно — другое. Чужого горя не

На час запомнив имена,— Здесь память долгой не бывает,— Мужчины говорят: «Война…» — И наспех женщин обнимают.

Мужчине — на кой ему черт порошки, Пилюли, микстуры, облатки. От горя нас спальные лечат мешки, Походные

Бывает иногда мужчина — Всех женщин безответный друг, Друг бескорыстный, беспричинный, На всякий случай

Я знаю, ты бежал в бою И этим шкуру спас свою. Тебя назвать я не берусь Одним коротким словом: трус.

Не сердитесь — к лучшему, Что, себя не мучая, Вам пишу от случая До другого случая. Письма пишут разные

Всю жизнь любил он рисовать войну. Беззвездной ночью наскочив на мину, Он вместе с кораблем пошел ко

Я пил за тебя под Одессой в землянке, В Констанце под черной румынской водой, Под Вязьмой на синем ночном

Подписан будет мир, и вдруг к тебе домой, К двенадцати часам, шумя, смеясь, пророча, Как в дни войны

От Москвы до Бреста Нет такого места, Где бы не скитались мы в пыли. С лейкой и с блокнотом, А то и с

Мне хочется назвать тебя женой За то, что так другие не назвали, Что в старый дом мой, сломанный войной

Предчувствие любви страшнее Самой любви. Любовь — как бой, Глаз на глаз ты сошелся с нею. Ждать нечего

Дом друзей, куда можно зайти безо всякого, Где и с горя, и с радости ты ночевал, Где всегда приютят и

Не той, что из сказок, не той, что с пелёнок, Не той, что была по учебникам пройдена, А той, что пылала

В горах этой ночью прохладно. В разведке намаявшись днем, Он греет холодные руки Над желтым походным огнем.

Последний кончился огарок, И по невидимой черте Три красных точки трех цигарок Безмолвно бродят в темноте.

Плюшевые волки, Зайцы, погремушки. Детям дарят с елки Детские игрушки. И, состарясь, дети До смерти без

Уж сотый день врезаются гранаты В Малахов окровавленный курган, И рыжие британские солдаты Идут на штурм

Слишком трудно писать из такой оглушительной дали. Мать придет и увидит конвертов клочки: «Все ли есть

«Что ты затосковал?» — «Она ушла». — «Кто?» — «Женщина. И не вернется, Не сядет рядом у стола, Не разольет

Вот здесь он шел. Окопов три ряда. Цепь волчьих ям с дубовою щетиной. Вот след, где он попятился, когда

Мы довольно близко видели смерть и, пожалуй, сами могли умереть, мы ходили везде, где можно ходить, и

Поздравляю тебя с днём рожденья,- Говорю, как с ребенком: Пусть дыханье твое и пенье Будет чистым и звонким.

Самый храбрый — не тот, кто, безводьем измученный, Мимо нас за водою карабкался днем, И не тот, кто

Над черным носом нашей субмарины * Взошла Венера — странная звезда. От женских ласк отвыкшие мужчины

1 Я жил над школой музыкальной, По коридорам, подо мной, То скрипки плавно и печально, Как рыбы, плыли

Всё лето кровь не сохла на руках. С утра рубили, резали, сшивали. Не сняв сапог, на куцых тюфяках Дремали

Кружится испанская пластинка. Изогнувшись в тонкую дугу, Женщина под черною косынкой Пляшет на вертящемся кругу.

Я твоих фотографий в дорогу не брал: Все равно и без них — если вспомним — приедем. На четвертые сутки

Недавно тост я слышал на пиру, И вот он здесь записан на бумагу. «Приснилось мне,- сказал нам тамада

На виды видевшей гармони, Перебирая хриплый строй, Слепец играл в чужом вагоне «Вдоль по дороге столбовой».

Умер друг у меня — вот какая беда… Как мне быть — не могу и ума приложить. Я не думал, не верил, не ждал

Словно смотришь в бинокль перевернутый — Все, что сзади осталось, уменьшено, На вокзале, метелью подернутом

Опять мы отходим, товарищ, Опять проиграли мы бой, Кровавое солнце позора Заходит у нас за спиной.

За пять минут уж снегом талым Шинель запорошилась вся. Он на земле лежит, усталым Движеньем руку занеся.