Стихи Константина Симонова

Жди меня, и я вернусь. Только очень жди, Жди, когда наводят грусть Желтые дожди, Жди, когда снега метут

Был у майора Деева Товарищ — майор Петров, Дружили еще с гражданской, Еще с двадцатых годов.

Если дорог тебе твой дом, Где ты русским выкормлен был, Под бревенчатым потолком, Где ты, в люльке качаясь, плыл;

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины, Как шли бесконечные, злые дожди, Как кринки несли нам усталые женщины

Был он немолодой, но бравый; Шел под пули без долгих сборов, Наводил мосты, переправы, Ни на шаг от своих саперов;

Когда ты по свистку, по знаку, Встав на растоптанном снегу, Готовясь броситься в атаку, Винтовку вскинул

Касаясь трех великих океанов, Она лежит, раскинув города, Покрыта сеткою меридианов, Непобедима, широка, горда.

Мы сняли куклу со штабной машины. Спасая жизнь, ссылаясь на войну, Три офицера — храбрые мужчины — Ее

Я вас обязан известить, Что не дошло до адресата Письмо, что в ящик опустить Не постыдились вы когда-то.

Ты говорила мне «люблю», Но это по ночам, сквозь зубы. А утром горькое «терплю» Едва удерживали губы.

Неправда, друг не умирает, Лишь рядом быть перестает. Он кров с тобой не разделяет, Из фляги из твоей не пьет.

Майор привез мальчишку на лафете. Погибла мать. Сын не простился с ней. За десять лет на том и этом свете

Умирают друзья, умирают… Из разжатых ладоней твоих Как последний кусок забирают, Что вчера еще был — на двоих.

Тот самый длинный день в году С его безоблачной погодой Нам выдал общую беду На всех, на все четыре года.

Всю жизнь любил он рисовать войну. Беззвездной ночью наскочив на мину, Он вместе с кораблем пошел ко

Подписан будет мир, и вдруг к тебе домой, К двенадцати часам, шумя, смеясь, пророча, Как в дни войны

Я, перебрав весь год, не вижу Того счастливого числа, Когда всего верней и ближе Со мной ты связана была.

В чужой земле и в городе чужом Мы наконец живем почти вдвоем, Без званых и непрошеных гостей, Без телефона

Всё лето кровь не сохла на руках. С утра рубили, резали, сшивали. Не сняв сапог, на куцых тюфяках Дремали

Я твоих фотографий в дорогу не брал: Все равно и без них — если вспомним — приедем. На четвертые сутки

Мне хочется назвать тебя женой За то, что так другие не назвали, Что в старый дом мой, сломанный войной

Дом друзей, куда можно зайти безо всякого, Где и с горя, и с радости ты ночевал, Где всегда приютят и

Рядом с кухней отеля «Миако», Где нас кормят морской капустой, Есть пруд и рыбы. Однако Их никто не ест,-

Если родилась красивой, Значит, будешь век счастливой. Бедная моя, судьбою горькой, Горем, смертью —

Когда на выжженном плато Лежал я под стеной огня, Я думал: слава богу, что Ты так далеко от меня, Что

Недавно тост я слышал на пиру, И вот он здесь записан на бумагу. «Приснилось мне,- сказал нам тамада

На виды видевшей гармони, Перебирая хриплый строй, Слепец играл в чужом вагоне «Вдоль по дороге столбовой».

В горах этой ночью прохладно. В разведке намаявшись днем, Он греет холодные руки Над желтым походным огнем.

Плюшевые волки, Зайцы, погремушки. Детям дарят с елки Детские игрушки. И, состарясь, дети До смерти без

Нет больше родины. Нет неба, нет земли. Нет хлеба, нет воды. Все взято. Земля. Он даже не успел в слезах

Вслед за врагом пять дней за пядью пядь Мы по пятам на Запад шли опять. На пятый день под яростным огнем

Умер друг у меня — вот какая беда… Как мне быть — не могу и ума приложить. Я не думал, не верил, не ждал

Опять мы отходим, товарищ, Опять проиграли мы бой, Кровавое солнце позора Заходит у нас за спиной.

Слишком трудно писать из такой оглушительной дали. Мать придет и увидит конвертов клочки: «Все ли есть

Когда твоя тяжелая машина Пошла к земле, ломаясь и гремя, И черный столб взбешенного бензина Поднялся

Весь дом пенькой проконопачен прочно, Как корабельное сухое дно, И в кабинете — круглое нарочно — На

Я очень тоскую, Я б выискать рад Другую такую, Чем ехать назад. Но где же мне руки Такие же взять, Чтоб

Пожар стихал. Закат был сух. Всю ночь, как будто так и надо, Уже не поражая слух, К нам долетала канонада.

Тринадцать лет. Кино в Рязани, Тапер с жестокою душой, И на заштопанном экране Страданья женщины чужой;

Мы довольно близко видели смерть и, пожалуй, сами могли умереть, мы ходили везде, где можно ходить, и

Напоминает море — море. Напоминают горы — горы. Напоминает горе — горе; Одно — другое. Чужого горя не

Мужчине — на кой ему черт порошки, Пилюли, микстуры, облатки. От горя нас спальные лечат мешки, Походные

Я помню двух девочек, город ночной… В ту зиму вы поздно спектакли кончали. Две девочки ждали в подъезде

Если бог нас своим могуществом После смерти отправит в рай, Что мне делать с земным имуществом, Если

Меня просил попутчик мой и друг,— А другу дважды не дают просить,— Не видя ваших милых глаз и рук, О

Над черным носом нашей субмарины * Взошла Венера — странная звезда. От женских ласк отвыкшие мужчины

Не сердитесь — к лучшему, Что, себя не мучая, Вам пишу от случая До другого случая. Письма пишут разные

Я пил за тебя под Одессой в землянке, В Констанце под черной румынской водой, Под Вязьмой на синем ночном

Я знаю, ты бежал в бою И этим шкуру спас свою. Тебя назвать я не берусь Одним коротким словом: трус.

Июнь. Интендантство. Шинель с непривычки длинна. Мать застыла в дверях. Что это значит? Нет, она не заплачет.