Стихи Евгения Евтушенко

Людей неинтересных в мире нет. Их судьбы — как истории планет. У каждой все особое, свое, и нет планет

Тот, кто любит цветы, Тот, естественно, пулям не нравится. Пули — леди ревнивые. Стоит ли ждать доброты?

Над Бабьим Яром памятников нет. Крутой обрыв, как грубое надгробье. Мне страшно. Мне сегодня столько

Как стыдно одному ходить в кинотеатры без друга, без подруги, без жены, где так сеансы все коротковаты

Не исчезай… Исчезнув из меня, развоплотясь, ты из себя исчезнешь, себе самой навеки изменя, и это будет

Возле Братска, в посёлке Анзёба, плакал рыжий хмельной кладовщик. Это страшно всегда до озноба, если

В стекло уткнув свой черный нос, все ждет и ждет кого-то пес. Я руку в шерсть его кладу, и тоже я кого-то жду.

Уронит ли ветер в ладони сережку ольховую, начнет ли кукушка сквозь крик поездов куковать, задумаюсь

Белле Ахмадулиной Со мною вот что происходит: ко мне мой старый друг не ходит, а ходят в мелкой суете

Смири гордыню — то есть гордым будь. Штандарт — он и в чехле не полиняет. Не плачься, что тебя не понимают

Ты большая в любви. Ты смелая. Я — робею на каждом шагу. Я плохого тебе не сделаю, а хорошее вряд ли смогу.

Работая локтями, мы бежали,- кого-то люди били на базаре. Как можно было это просмотреть! Спеша на гвалт

Дай бог слепцам глаза вернуть и спины выпрямить горбатым. Дай бог быть богом хоть чуть-чуть, но быть

Хотят ли русские войны? Спросите вы у тишины над ширью пашен и полей и у берез и тополей. Спросите вы

Соленые брызги блестят на заборе. Калитка уже на запоре. И море, дымясь, и вздымаясь, и дамбы долбя

Разве же можно, чтоб все это длилось? Это какая-то несправедливость… Где и когда это сделалось модным

Был я столько раз так больно ранен, добираясь до дому ползком, но не только злобой протаранен — можно

Униженьями и страхом Заставляют быть нас прахом, Гасят в душах божий свет. Если гордость мы забудем

Идут белые снеги, как по нитке скользя… Жить и жить бы на свете, но, наверно, нельзя. Чьи-то души бесследно

Завидую я. Этого секрета не раскрывал я раньше никому. Я знаю, что живет мальчишка где-то, и очень я

Всегда найдется женская рука, чтобы она, прохладна и легка, жалея и немножечко любя, как брата, успокоила тебя.

Когда мужчине сорок лет, ему пора держать ответ: душа не одряхлела?- перед своими сорока, и каждой каплей

Не понимать друг друга страшно — не понимать и обнимать, и все же, как это ни странно, но так же страшно

Уходят наши матери от нас, уходят потихонечку, на цыпочках, а мы спокойно спим, едой насытившись, не

Она сказала: «Он уже уснул!»,— задернув полог над кроваткой сына, и верхний свет неловко погасила, и

Мы русские. Мы дети Волги. Для нас значения полны ее медлительные волны, тяжелые, как валуны.

В вагоне шаркают и шамкают и просят шумно к шалашу. Слегка пошатывает шахматы, а я тихонечко пишу.

Стоял вагон, видавший виды, где шлаком выложен откос. До буферов травой обвитый, он до колена в насыпь врос.

Я голубой на звероферме серой, но, цветом обреченный на убой, за непрогрызной проволочной сеткой не утешаюсь

Не надо… Всё призрачно — и тёмных окон матовость, и алый снег за стоп-сигналами машин. Не надо… Всё призрачно

Рассматривайте временность гуманно. На все невечное бросать не надо тень. Есть временность недельного

Когда мужики ряболицые, папахи и бескозырки, шли за тебя, революция, то шли они бескорыстно.

Глядел я с верным другом Васькой, укутан в теплый тетин шарф, и на фокстроты, и на вальсы, глазок в окошке продышав.

Из воды выходила женщина, удивленно глазами кося. Выходила свободно, торжественно, молодая и сильная вся.

Женщина всегда чуть-чуть как море, Море в чем-то женщина чуть-чуть Ходят волны где-нибудь в каморке спрятанные

Ступал он трудно по отрогу над ледовитою рекой. Их было раньше, гордых, много, и был последний он такой.

Виктору Бокову Пахнет засолами, пахнет молоком. Ягоды засохлые в сене молодом. Я лежу, чего-то жду каждою

Я представляю страх и обалденье, когда попало в Третье отделенье «На смерть Поэта»… Представляю я, как

Вихрастый, с носом чуть картошкой,- ему в деревне бы с гармошкой, а он — в футбол, а он — в хоккей.

У римской забытой дороги недалеко от Дамаска мертвенны гор отроги, как императоров маски. Кольца на солнце

Я был наивный инок. Целью мнил одноверность на Руси и обличал пороки церкви, но церковь — боже упаси!

Я шатаюсь в толкучке столичной над веселой апрельской водой, возмутительно нелогичный, непростительно молодой.

Помню дальнюю балку, мостик ветхий, гнилой и летящую бабу на кобыле гнедой. В сером облаке пыли, некрасива

Я хотел бы родиться во всех странах, быть беспаспортным, к панике бедного МИДа, всеми рыбами быть во

К добру ты или к худу, решает время пусть. Но лишь с тобой побуду, я хуже становлюсь. Ты мне звонишь

Спят на борту грузовики, спят краны. На палубе танцуют вальс бахилы, кеды. Все на Камчатку едут здесь

Пора вставать… Ресниц не вскинуть сонных. Пора вставать… Будильник сам не свой. В окно глядит и сетует

Что знает о любви любовь, В ней скрыт всегда испуг. Страх чувствует в себе любой Если он полюбил вдруг.

Предощущение стиха у настоящего поэта есть ощущение греха, что совершен когда-то, где-то. Пусть совершен

Дорога в дождь — она не сладость. Дорога в дождь — она беда. И надо же — какая слякоть, какая долгая вода!