Стихи Блока Александра

Musa, mihi causas memora! Publius Vergilius Maro[1] Я помню вечер. Шли мы розно. Тебе я сердце поверял

Я умер. Я пал от раны. И друзья накрыли щитом. Может быть, пройдут караваны. И вожатый растопчет конем.

Она пришла с мороза, Раскрасневшаяся, Наполнила комнату Ароматом воздуха и духов, Звонким голосом И совсем

Андрею Белому Целый год не дрожало окно, Не звенела тяжелая дверь; Всё забылось — забылось давно, И она

Его встречали повсюду На улицах в сонные дни. Он шел и нес свое чудо, Спотыкаясь в морозной тени.

Не ты ли душу оживишь? Не ты ли ей откроешь тайны? Не ты ли песни окрылишь, Что так безумны, так случайны?

Сумерки, сумерки вешние, Хладные волны у ног, В сердце — надежды нездешние, Волны бегут на песок.

Я и молод, и свеж, и влюблен, Я в тревоге, в тоске и в мольбе, Зеленею, таинственный клен, Неизменно

Прошли года, но ты — все та же: Строга, прекрасна и ясна; Лишь волосы немного глаже, И в них сверкает седина.

Увижу я, как будет погибать Вселенная, моя отчизна. Я буду одиноко ликовать Над бытия ужасной тризной.

В час, когда пьянеют нарциссы, И театр в закатном огне, В полутень последней кулисы Кто-то ходит вздыхать

Сегодня в ночь одной тропою Тенями грустными прошли Определенные судьбою Для разных полюсов земли.

Дикий ветер Стекла гнет, Ставни с петель Буйно рвет. Час заутрени пасхальной, Звон далекий, звон печальный

Медленно в двери церковные Шла я, душой несвободная, Слышались песни любовные, Толпы молились народные.

В часы вечернего тумана Слетает в вихре и огне Крылатый ангел от страниц Корана На душу мертвенную мне.

Звонким колокол ударом Будит зимний воздух. Мы работаем недаром — Будет светел отдых. Серебрится легкий

1 От родимой страны удалился Я, изгнанник, без крова и сна, С милой матерью я разлучился, Бедный странник

К.М.С. Порою в воздухе, согретом Воспоминаньем и тобой, Необычайно хладным светом Горит прозрачный камень твой.

Безрадостные всходят семена. Холодный ветер бьется в голых прутьях. В моей душе открылись письмена.

А.М. Ремизову Я прогнал тебя кнутом В полдень сквозь кусты, Чтоб дождаться здесь вдвоем Тихой пустоты.

В городе колокол бился, Поздние славя мечты Я отошел и молился Там, где провиделась Ты Слушая зов иноверца

Revertitur in terram suam unde erat, Et spiritus redit ad Deum, qui dedit illum. Amen.[1] В седую древность

В часы безмолвия ночного Тревоги отлетают прочь. Забудь событья дня пустого И погрузись в родную ночь.

Вечер мой в красном огне. День мой свершает круги. О, не вздыхай обо мне, Юная, сердцем не лги.

Внемлю голосу свободы, Гулу утренней земли. Там — вдали — морские воды Схоронили корабли. Но душа не

Прижмись ко мне крепче и ближе, Не жил я — блуждал средь чужих… О, сон мой! Я новое вижу В бреду поцелуев твоих!

Всю зиму мы плакали, бедные. Весна отворила двери. Мы вышли — грустные, бледные, На сердце — боль и потери.

Высоко с темнотой сливается стена, Там — светлое окно и светлое молчанье. Ни звука у дверей, и лестница

Чуть не в каждой галерее Есть картина, где герой, Порываясь в бой скорее, Поднял щит над головой.

Горит мой день, будя ответы В сердцах, приявших торжество. Уже зловещая комета Смутилась заревом его.

Ты, Дельвиг, говоришь: минута — вдохновенье, Оно пройдет… А я тебе скажу: Оно горит всю жизнь — и в упоеньи

Душа молчит. В холодном небе Всё те же звезды ей горят. Кругом о злате иль о хлебе Народы шумные кричат…

Опять я еду чистым полем, Всё та же бледная луна, И грустно вспомнить поневоле Былые счастья времена.

За темной далью городской Терялся белый лед. Я подружился с темнотой, Замедлил быстрый ход.

Зарево белое, желтое, красное, Крики и звон вдалеке. Ты не обманешь, тревога напрасная, Вижу огни на реке.

И я любил. И я изведал Безумный хмель любовных мук, И пораженья, и победы, И имя: враг; и слово: друг.

Не лукавь же, себе признаваясь, Что на миг ты был полон одной, Той, что встала тогда, задыхаясь, Перед

Как мимолетна тень осенних ранних дней, Как хочется сдержать их раннюю тревогу, И этот желтый лист, упавший

Какая дивная картина Твоя, о, север мой, твоя! Всегда бесплодная равнина, Пустая, как мечта моя!

Когда я стал дряхлеть и стынуть, Поэт, привыкший к сединам, Мне захотелось отодвинуть Конец, сужденный старикам.

Кто-то вздохнул у могилы, Пламя лампадки плывет. Слышится голос унылый — Старый священник идет.

Между страданьями земными Одна земная благодать: Живя заботами чужими, Своих не видеть и не знать.

Много хотел я с тобой говорить, — Только уж лучше молчанье хранить. Если бы только начать мой рассказ

Мой остров чудесный Средь моря лежит. Там, в чаще древесной, Повесил я щит. Пропал я в морях На неясной черте.

Мы всё простим — и не нарушим Покоя девственниц весны, Огонь божественный потушим, Прогоним ласковые сны.

Мы, два старца, бредем одинокие, Сырая простерлась мгла. Перед нами — окна далекие, Голубая даль светла.

На ржавых петлях открываю ставни, Вдыхаю сладко первые струи. С горы спустился весь туман недавний И

Над старым мраком мировым, Исполненным враждой и страстью, Навстречу кликам боевым Зареет небо новой властью.

Не бойся умереть в пути. Не бойся ни вражды, ни дружбы. Внимай словам церковной службы, Чтоб грани страха перейти.

Не утоленная кровавыми струями, Безмолвствует земля. Иду вперед поспешными шагами, Ищу от жертв свободные поля.