Стихи Ахматовой Анны

Переулочек, переул… Горло петелькой затянул. Тянет свежесть с Москва-реки. В окнах теплятся огоньки.

Я горькая и старая. Морщины Покрыли сетью желтое лицо. Спина согнулась, и трясутся руки. А мой палач

Часть I Тринадцатый год (1913) Di rider finirai Pria dell’ aurora. Don Giovanni * «Во мне еще как песня

Чем хуже этот век предшествовавших? Разве Тем, что в чаду печалей и тревог Он к самой черной прикоснулся

И с тобой, моей первой причудой, Я простился. Восток голубел. Просто молвила: «Я не забуду».

Не стращай меня грозной судьбой И великою северной скукой. Нынче праздник наш первый с тобой, И зовут

Я знаю, с места не сдвинуться Под тяжестью Виевых век. О, если бы вдруг откинуться В какой-то семнадцатый век.

Кто знает, что такое слава! Какой ценой купил он право, Возможность или благодать Над всем так мудро

О тебе вспоминаю я редко И твоей не пленяюсь судьбой, Но с души не стирается метка Незначительной встречи с тобой.

Ты — отступник: за остров зеленый Отдал, отдал родную страну, Наши песни, и наши иконы, И над озером

Умолк простивший мне грехи. Лиловый сумрак гасит свечи, И темная епитрахиль Накрыла голову и плечи.

Солнце комнату наполнило Пылью желтой и сквозной. Я проснулась и припомнила: Милый, нынче праздник твой.

1 Подушка уже горяча С обеих сторон. Вот и вторая свеча Гаснет и крик ворон Становится все слышней.

Стрелецкая луна, Замоскворечье, ночь. Как крестный ход идут часы Страстной недели. Мне снится страшный

Когда в тоске самоубийства Народ гостей немецких ждал, И дух суровый византийства От русской церкви отлетал

Будем вместе, милый, вместе, Знают все, что мы родные, А лукавые насмешки, Как бубенчик отдаленный, И

Вечерний звон у стен монастыря, Как некий благовест самой природы… И бледный лик в померкнувшие воды

Заболеть бы как следует, в жгучем бреду Повстречаться со всеми опять, В полном ветра и солнца приморском

А княгиня моя, где захочет жить, Пусть будет ей вольной воля, А мне из могилы за тем не следить, Из могилы

На столике чай, печения сдобные, В серебряной вазочке драже. Подобрала ноги, села удобнее, Равнодушно

Не тайны и не печали, Не мудрой воли судьбы — Эти встречи всегда оставляли Впечатление борьбы.

Отстояли нас наши мальчишки. Кто в болоте лежит, кто в лесу. А у нас есть лимитные книжки, Черно-бурую

Там белые церкви и звонкий, светящийся лед, Там милого сына цветут васильковые очи. Над городом древним

Со дня Купальницы-Аграфены Малиновый платок хранит. Молчит, а ликует, как царь Давид, В морозной келье

У меня есть улыбка одна: Так, движенье чуть видное губ, Для тебя я ее берегу Ведь она мне любовью дана.

Осипу Мандельштаму Я над ними склонюсь, как над чашей, В них заветных заметок не счесть Окровавленной

Так просто можно жизнь покинуть эту, Бездумно и безбольно догореть. Но не дано Российскому поэту Такою

Ты знаешь, я томлюсь в неволе, О смерти господа моля, Но все мне памятна до боли Тверская скудная земля.

Подошла. А волненья не выдал, Равнодушно глядя в окно. Села, словно фарфоровый идол, В позе, выбранной ею давно.

О нет, я не тебя любила, Палима сладостным огнем, Так объясни, какая сила В печальном имени твоем.

И мы забыли навсегда, Заключены в столице дикой, Озера, степи, города И зори родины великой.

Теперь никто не станет слушать песен. Предсказанные наступили дни. Моя последняя, мир больше не чудесен

По аллее проводят лошадок. Длинны волны расчесанных грив. О, пленительный город загадок, Я печальна

Течет река неспешно по долине, Многооконный на пригорке дом. А мы живем как при Екатерине: Молебны служим

Высокие своды костела Синей, чем небесная твердь… Прости меня, мальчик веселый, Что я принесла тебе смерть

Подошла я к сосновому лесу. Жар велик, да и путь не короткий. Отодвинул дверную завесу, Вышел седенький

Оставь, и я была как все, И хуже всех была, Купалась я в чужой росе, И пряталась в чужом овсе, В чужой

Из тюремных ворот, Из заохтенских болот, Путем нехоженым, Лугом некошеным, Сквозь ночной кордон, Под

Д.Д.Шостаковичу В ней что-то чудотворное горит, И на глазах ее края гранятся. Она одна со мною говорит

Двадцать четвертую драму Шекспира Пишет время бесстрастной рукой. Сами участники чумного пира, Лучше

Будешь жить, не зная лиха, Править и судить, Со своей подругой тихой Сыновей растить. И во всем тебе

В. С. Срезневской Вместо мудрости – опытность, пресное, Неутоляющее питье. А юность была – как молитва

Все души милых на высоких звездах. Как хорошо, что некого терять И можно плакать. Царскосельский воздух

Татарское, дремучее Пришло из никогда, К любой беде липучее, Само оно – беда.

Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые. Тютчев Н.А. О-ой Меня, как реку, Суровая эпоха повернула.

Небо мелкий дождик сеет На зацветшую сирень. За окном крылами веет Белый, белый Духов день.

Пора забыть верблюжий этот гам И белый дом на улице Жуковской. Пора, пора к березам и грибам, К широкой

Безвольно пощады просят Глаза. Что мне делать с ними, Когда при мне произносят Короткое, звонкое имя?

Соседка – из жалости – два квартала, Старухи, – как водится, – до ворот, А тот, чью руку я держала, До

Третью весну встречаю вдали От Ленинграда. Третью? И кажется мне, она Будет последней. Но не забуду я