Стихи Тарковского Арсения

Вечерний, сизокрылый, Благословенный свет! Я словно из могилы Смотрю тебе вослед. Благодарю за каждый

У человека тело Одно, как одиночка. Душе осточертела Сплошная оболочка С ушами и глазами Величиной в

Вот и лето прошло, Словно и не бывало. На пригреве тепло. Только этого мало. Всё, что сбыться могло

Свиданий наших каждое мгновенье Мы праздновали, как богоявленье, Одни на целом свете. Ты была Смелей

Когда я видел воплощенный гул И меловые крылья оживали, Открылось мне: я жизнь перешагнул, А подвиг мой

Душу, вспыхнувшую на лету, Не увидели в комнате белой, Где в перстах милосердных колдуний Нежно теплилось

Далеко, далеко, за полсвета От родимых долгот и широт, Допотопное чудище это У меня на окошке живет.

Мебель трескается по ночам. Где-то каплет из водопровода. От вседневного груза плечам В эту пору дается

Я ветвь меньшая от ствола России, Я плоть ее, и до листвы моей Доходят жилы влажные, стальные, Льняные

Отнятая у меня, ночами Плакавшая обо мне, в нестрогом Черном платье, с детскими плечами, Лучший дар

Эту книгу мне когда-то В коридоре Госиздата Подарил один поэт; Книга порвана, измята, И в живых поэта нет.

Когда тебе придется туго, Найдешь и сто рублей и друга. Себя найти куда трудней, Чем друга или сто рублей.

В лесу потерял я ружье, Кусты разрывая плечами; Глаза мне ночное зверье Слепило своими свечами.

И страшно умереть, и жаль оставить Всю шушеру пленительную эту, Всю чепуху, столь милую поэту, Которую

О нет, я не город с кремлем над рекой, Я разве что герб городской. Не герб городской, а звезда над щитком

Позднее наследство, Призрак, звук пустой, Ложный слепок детства, Бедный город мой. Тяготит мне плечи

Сколько листвы намело. Это легкие наших деревьев, Опустошенные, сплющенные пузыри кислорода, Кровли птичьих

Все разошлись. На прощанье осталась Оторопь жёлтой листвы за окном, Вот и осталась мне самая малость

Мало мне воздуха, мало мне хлеба, Льды, как сорочку, сорвать бы мне с плеч, В горло вобрать бы лучистое

I Предчувствиям не верю, и примет Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда Я не бегу. На свете смерти нет: Бессмертны все.

Мне запомнится таянье снега Этой горькой и ранней весной, Пьяный ветер, хлеставший с разбега По лицу

Как я хочу вдохнуть в стихотворенье Весь этот мир, меняющий обличье: Травы неуловимое движенье, Мгновенное

Когда под соснами, как подневольный раб, Моя душа несла истерзанное тело, Еще навстречу мне земля стремглав

Никого со мною нет. На стене висит портрет. По слепым глазам старухи Ходят мухи, мухи, мухи.

Ты безумна, Изора, безумна и зла, Ты кому подарила свой перстень с отравой И за дверью трактирной тихонько

Давно мои ранние годы прошли По самому краю, По самому краю родимой земли, По скошенной мяте, по синему

Пляшет перед звёздами звезда, Пляшет колокольчиком вода, Пляшет шмель и в дудочку дудит, Пляшет перед

Фиолетовой от зноя, Остывающей рукой Рану смертную потрогал Умирающий Патрокл, И последнее, что слышал,—

Это не мы, это они — ассирийцы, Жезл государственный бравшие крепко в клешни, Глинобородые боги-народоубийцы

Ехал из Брянска в теплушке слепой, Ехал домой со своею судьбой. Что-то ему говорила она, Только и слов

Когда купальщица с тяжелою косой Выходит из воды, одна в полдневном зное, И прячется в тени, тогда ручей

Не для того ли мне поздняя зрелость, Чтобы, за сердце схватившись, оплакать Каждого слова сентябрьскую

Снова я на чужом языке Пересуды какие-то слышу,- То ли это плоты на реке, То ли падают листья на крышу.

С утра я тебя дожидался вчера, Они догадались, что ты не придешь, Ты помнишь, какая погода была?

Свободы нет в природе, Её соблазн исчез, Не надо на свободе Смущать ноябрьский лес. Застыли в смертном

Ходит мотылек По ступеням света, Будто кто зажег Мельтешенье это. Книжечку чудес На лугу открыли, Порошком

Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был И что я презирал, ненавидел, любил. Начинается новая жизнь для

Кто, еще прозрачный школьник, Учит Музу чепухе И торчит, как треугольник, На шатучем лопухе?

Не пожалела на дорогу соли, Так насолила, что свела с ума. Горишь, святая камская зима, А я живу один

На полустанке я вышел. Чугун отдыхал В крупных шарах маслянистого пара. Он был Царь ассирийский в клубящихся

Соберемся понемногу, Поцелуем мертвый лоб, Вместе выйдем на дорогу, Понесем сосновый гроб. Есть обычай

Чего ты не делала только, чтоб видеться тайно со мною, Тебе не сиделось, должно быть, за Камой в дому

Передо мною плаха На площади встает, Червонная рубаха Забыться не дает. По лугу волю славить С косой

Мы крепко связаны разладом, Столетья нас не развели. Я волхв, ты волк, мы где-то рядом В текучем словаре земли.

Хорошо мне в теплушке, Тут бы век вековать,— Сумка вместо подушки, И на дождь наплевать. Мне бы ехать

Еще в ушах стоит и звон и гром, У, как трезвонил вагоновожатый! Туда ходил трамвай, и там была Неспешная

Когда я вечную разлуку Хлебну, как ледяную ртуть, Не уходи, но дай мне руку И проводи в последний путь.

Я человек, я посредине мира, За мною — мириады инфузорий, Передо мною мириады звезд. Я между ними лег

С протяжным шорохом под мост уходит крига — Зимы-гадальщицы захватанная книга, Вся в птичьих литерах

И это снилось мне, и это снится мне, И это мне еще когда-нибудь приснится, И повторится все, и все довоплотится