Стихи Пастернака Бориса

Душа моя, печальница О всех в кругу моем, Ты стала усыпальницей Замученных живьем. Тела их бальзамируя

(Отрывок) Усыпляя, влачась и сплющивая Плащи тополей и стоков, Тревога подула с грядущего, Как с юга

Душистою веткою машучи, Впивая впотьмах это благо, Бежала на чашечку с чашечки Грозой одуренная влага.

Лодка колотится в сонной груди, Ивы нависли, целуют в ключицы, В локти, в уключины — о погоди, Это ведь

На даче спят. B саду, до пят Подветренном, кипят лохмотья. Как флот в трехъярусном полете, Деревьев паруса кипят.

Я вздрагивал. Я загорался и гас. Я трясся. Я сделал сейчас предложенье,- Но поздно, я сдрейфил, и вот

А затем прощалось лето С полустанком. Снявши шапку, Сто слепящих фотографий Ночью снял на память гром.

Стояли как перед витриной, Почти запрудив тротуар. Носилки втолкнули в машину. В кабину вскочил санитар.

Синело небо. Было тихо. Трещали на лугу кузнечики. Нагнувшись, низкою гречихой К деревне двигались разведчики.

Все наденут сегодня пальто И заденут за поросли капель, Но из них не заметит никто, Что опять я ненастьями запил.

Снится городу: Bсе, Чем кишит, Исключая шпионства, Озаренная даль, Как на сыплющееся пшено, Из окрестностей

Стоят деревья у воды, И полдень с берега крутого Закинул облака в пруды, Как переметы рыболова.

Сегодня мы исполним грусть его — Так, верно, встречи обо мне сказали, Таков был лавок сумрак.

Здесь будет все: пережитое, И то, чем я еще живу, Мои стремленья и устои, И виденное наяву.

Стучат колеса на селе. Струятся и хрустят колосья. Далёко, на другой земле Рыдает пес, обезголосев.

Ты так играла эту роль! Я забывал, что сам — суфлер! Что будешь петь и во второй, Кто б первой ни совлек.

Пронесшейся грозою полон воздух. Все ожило, все дышит, как в раю. Всем роспуском кистей лиловогроздыx

Мальчик маленький в кроватке, Бури озверелый рев. Каркающих стай девятки Разлетаются с дерев.

Усмехнулся черемухе, всхлипнул, смочил Лак экипажей, деревьев трепет. Под луною на выкате гуськом скрипачи

Рассказали страшное, Дали точный адрес. Отпирают, спрашивают, Движутся, как в театре. Тишина, ты — лучшее

Я был разбужен спозаранку Щелчком оконного стекла. Размокшей каменной баранкой В воде Венеция плыла.

В трюмо испаряется чашка какао, Качается тюль, и — прямой Дорожкою в сад, в бурелом и хаос К качелям

Нет сил никаких у вечерних стрижей Сдержать голубую прохладу. Она прорвалась из горластых грудей И льется

Косую тень зари роднит С косою тенью спин Продольный Великокняжеский Рудник И лес теней у входа в штольню.

Мерцаньем звезд далеких безразлично Был поворот дороги озарен. Дорога шла вокруг горы Масличной, Внизу

Мне хочется домой, в огромность Квартиры, наводящей грусть. Войду, сниму пальто, опомнюсь, Огнями улиц озарюсь.

Красавица моя, вся стать, Вся суть твоя мне по сердцу, Вся рвется музыкою стать, И вся на рифмы просится.

Плетемся по грибы. Шоссе. Леса. Канавы. Дорожные столбы Налево и направо. С широкого шоссе Идем во тьму лесную.

Мы настигали неприятеля. Он отходил. И в те же числа, Что мы бегущих колошматили, Шли ливни и земля раскисла.

За окнами давка, толпится листва, И палое небо с дорог не подобрано. Все стихло. Но что это было сперва!

Я дал разъехаться домашним, Все близкие давно в разброде, И одиночеством всегдашним Полно всё в сердце

Цельною льдиной из дымности вынут Ставший с неделю звездный поток. Клуб конькобежцев вверху опрокинут

…Вы не видали их. Египта древнего живущих изваяний, С очами тихими, недвижных и немых. С челом, сияющим

Ночевала тучка золотая На груди утеса великана. Из сада, с качелей, с бухты-барахты Вбегает ветка в трюмо!

1 В посаде, куда ни одна нога Не ступала, лишь ворожеи да вьюги Ступала нога, в бесноватой округе, Где

На протяженье многих зим Я помню дни солнцеворота, И каждый был неповторим И повторялся вновь без счета.

Засыпет снег дороги, Завалит скаты крыш. Пойду размять я ноги: За дверью ты стоишь. Одна, в пальто осеннем

Мы время по часам заметили И кверху поползли по склону. Bот и обрыв. Мы без свидетелей У края вражьей обороны.

Недавно этой просекой лесной Прошелся дождь, как землемер и метчик. Лист ландыша отяжелен блесной, Вода

Без родовспомогательницы, во мраке, без памяти, На ночь натыкаясь руками, Урала Твердыня орала и, падая

Коробка с красным померанцем — Моя каморка. О, не об номера ж мараться По гроб, до морга! Я поселился

Для этой книги на эпиграф Пустыни сипли, Ревели львы и к зорям тигров Тянулся Киплинг. Зиял, иссякнув

Дик приём был, дик приход, Еле ноги доволок. Как воды набрала в рот, Взор уперла в потолок.

Был утренник. Сводило челюсти, И шелест листьев был как бред. Синее оперенья селезня Сверкал за Камою рассвет.

Глухая пора листопада, Последних гусей косяки. Расстраиваться не надо: У страха глаза велики.

Поезд ушел. Насыпь черна. Где я дорогу впотьмах раздобуду? Неузнаваемая сторона, Хоть я и сутки только отсюда.

Вы помните еще ту сухость в горле, Когда, бряцая голой силой зла, Навстречу нам горланили и перли И осень

О, еще! Раздастся ль только хохот Перламутром, Иматрой бацилл, Мокрым гулом, тьмой стафилококков, И блеснут

Положим,— гудение улья, И сад утопает в стряпне, И спинки соломенных стульев, И черные зерна слепней.

Кокошник нахлобучила Из низок ливня — паросль. Футляр дымится тучею, В ветвях горит стеклярус.