Стихи Пастернака Бориса

Не как люди, не еженедельно. Не всегда, в столетье раза два Я молил тебя: членораздельно Повтори творящие слова.

А хочешь, подарю тебе звезду, Которая зажглась в зените лета, И не уходит даже на рассвете, Неся покой

Лицо лазури пышет над лицом Недышащей любимицы реки. Подымется, шелохнется ли сом,— Оглушены.

Поэзия, я буду клясться Тобой и кончу, прохрипев: Ты не осанка сладкогласца, Ты — лето с местом в третьем

Не волнуйся, не плачь, не труди Сил иссякших, и сердца не мучай Ты со мной, ты во мне, ты в груди, Как

Грустно в нашем саду. Он день ото дня краше. В нем и в этом году Жить бы полною чашей. Но обитель свою

С порога смотрит человек, Не узнавая дома. Ее отъезд был как побег. Везде следы разгрома. Повсюду в комнатах хаос.

Так начинают. Года в два От мамки рвутся в тьму мелодий, Щебечут, свищут, — а слова Являются о третьем годе.

То насыпью, то глубью лога, То по прямой за поворот Змеится лентою дорога Безостановочно вперед.

О, бедный Homo sapiens*, Существованье — гнет. Былые годы за пояс Один такой заткнет. Все жили в сушь

Ночам соловьем обладать, Что ведром полнодонным колодцам. Не знаю я, звездная гладь Из песни ли, в песню

Наяву ли всё? Время ли разгуливать? Лучше вечно спать, спать, спать, спать И не видеть снов.

Сегодня с первым светом встанут Детьми уснувшие вчера. Мечом призывов новых стянут Изгиб застывшего бедра.

Я под Москвою эту зиму, Но в стужу, снег и буревал Всегда, когда необходимо, По делу в городе бывал.

Илистых плавней желтый янтарь, Блеск чернозема. Жители чинят снасть, инвентарь, Лодки, паромы.

Снаружи вьюга мечется И все заносит в лоск. Засыпана газетчица И заметен киоск. На нашей долгой бытности

Не верили, считали — бредни, Но узнавали от двоих, Троих, от всех. Равнялись в строку Остановившегося

Все нынешней весной особое. Живее воробьев шумиха. Я даже выразить не пробую, Как на душе светло и тихо.

«Не трогать, свежевыкрашен»,- Душа не береглась, И память — в пятнах икр и щек, И рук, и губ, и глаз.

Извозчичий двор и встающий из вод В уступах — преступный и пасмурный Тауэр, И звонкость подков, и простуженный

Большое озеро как блюдо. За ним — скопленье облаков, Нагроможденных белой грудой Суровых горных ледников.

Не поправить дня усильями светилен. Не поднять теням крещенских покрывал. На земле зима, и дым огней

С утра жара. Но отведи Кусты, и грузный полдень разом Всей массой хряснет позади, Обламываясь под алмазом.

Я поздравляю вас, как я отца Поздравил бы при той же обстановке. Жаль, что в Большом театре под сердца

Я понял жизни цель и чту Ту цель, как цель, и эта цель — Признать, что мне невмоготу Мириться с тем

1 Что почек, что клейких заплывших огарков Налеплено к веткам! Затеплен Апрель. Возмужалостью тянет из

Засим, имелся сеновал И пахнул винной пробкой С тех дней, что август миновал И не пололи тропки.

Я рос. Меня, как Ганимеда, Несли ненастья, сны несли. Как крылья, отрастали беды И отделяли от земли.

Кругом семенящейся ватой, Подхваченной ветром с аллей, Гуляет, как призрак разврата, Пушистый ватин тополей.

Как в пулю сажают вторую пулю Или бьют на пари по свечке, Так этот раскат берегов и улиц Петром разряжен

Жизнь вернулась так же беспричинно, Как когда-то странно прервалась. Я на той же улице старинной, Как

Садясь, как куры на насест, Зарей заглядывают тени Под вечереющий подъезд, На кухню, в коридор и сени.

Зима приближается. Сызнова Какой-нибудь угол медвежий Под слезы ребенка капризного Исчезнет в грязи непроезжей.

В траве, меж диких бальзаминов, Ромашек и лесных купав, Лежим мы, руки запрокинув И к небу головы задрав.

В девять, по левой, как выйти со Страстного, На сырых фасадах — ни единой вывески. Солидные предприятья

Ужасный!- Капнет и вслушается, Всё он ли один на свете Мнет ветку в окне, как кружевце, Или есть свидетель.

Когда случилось петь Дездемоне,- А жить так мало оставалось,- Не по любви, своей звезде, она — По иве

Любить — идти,- не смолкнул гром, Топтать тоску, не знать ботинок, Пугать ежей, платить добром За зло

Открыли дверь, и в кухню паром Вкатился воздух со двора, И всё мгновенно стало старым, Как в детстве

Слышен лепет соли каплющей. Гул колес едва показан. Тихо взявши гавань за плечи, Мы отходим за пакгаузы.

Непобедимым — многолетье, Прославившимся исполать! Раздолье жить на белом свете, И без конца морская гладь.

Ты выводы копишь полвека, Но их не заносишь в тетрадь, И если ты сам не калека, Ты должен был что-то понять.

Безыменные герои Осажденных городов, Я вас в сердце сердца скрою, Ваша доблесть выше слов. В круглосуточном

Солнце греет до седьмого пота, И бушует, одурев, овраг. Как у дюжей скотницы работа, Дело у весны кипит в руках.

Мелко исписанный инеем двор! Ты — точно приговор к ссылке На недоед, недосып, недобор, На недопой и на

Пекло, и берег был высок. С подплывшей лодки цепь упала Змеей гремучею — в песок, Гремучей ржавчиной

Вокзал, несгораемый ящик Разлук моих, встреч и разлук, Испытанный друг и указчик, Начать — не исчислить заслуг.

Ворота с полукруглой аркой. Холмы, луга, леса, овсы. В ограде — мрак и холод парка, И дом невиданной красы.

Прижимаюсь щекою к воронке Завитой, как улитка, зимы. «По местам, кто не хочет — к сторонке!

Это — круто налившийся свист, Это — щелканье сдавленных льдинок. Это — ночь, леденящая лист, Это — двух