Стихи Слуцкого Бориса

И.Эренбургу Лошади умеют плавать, Но — не хорошо. Недалеко. «Глория» — по-русски — значит «Слава»,- Это

Евреи хлеба не сеют, Евреи в лавках торгуют, Евреи раньше лысеют, Евреи больше воруют. Евреи — люди лихие

История над нами пролилась. Я под ее ревущим ливнем вымок. Я перенес размах ее и вымах. Я ощутил торжественную власть.

Учила линия передовая, идеология передовая, а также случай, и судьба, и рок. И жизнь и смерть давали мне урок.

Дома-то высокие! Потолки — низкие. Глядеть красиво, а проживать скучно в таких одинаковых, как пятаки

Когда русская проза пошла в лагеря: в лесорубы, а кто половчей — в лекаря. в землекопы, а кто потолковей

Определю, едва взгляну: Росли и выросли в войну. А если так, чего с них взять? Конечно, взять с них нечего.

Во-первых, он — твоя судьба, которую не выбирают, а во-вторых, не так уж плох таковский вариант судьбы

Вставные казенные зубы давно уходящей эпохи, хоть выглядят тупо и грубо, но для загрызанья — неплохи.

Силу тяготения земли первыми открыли пехотинцы — поняли, нашли, изобрели, а Ньютон позднее подкатился.

Песня. Ползет обрубок по асфальту, какой-то шар, какой-то ком. Поет он чем-то вроде альта, простуженнейшим голоском.

Я носил ордена. После — планки носил. После — просто следы этих планок носил, А потом гимнастерку до

— Немецкий пролетарий не должон!- Майор Петров, немецким войском битый, ошеломлен, сбит с толку, поражен

Годы приоткрытия вселенной. Годы ухудшения погоды. Годы переездов и вселений. Вот какие были эти годы.

У государства есть закон, Который гражданам знаком. У антигосударства — Не знает правил паства.

Перед войной я написал подвал про книжицу поэта-ленинградца и доказал, что, если разобраться, певец довольно

Деревня, а по сути дела — весь. История не проходила здесь. Не то двадцатый век, не то двадцатый до Рождества

Как лучше жизнь не дожить, а прожить, Мытому, катаному, битому, Перебитому, но до конца недобитому, Какому

У каждого были причины свои: Одни — ради семьи. Другие — ради корыстных причин: Звание, должность, чин.

Вручая войны объявленье, посол понимал: ракета в полете, накроют его и министра и город и мир уничтожат

Каждое утро вставал и радовался, как ты добра, как ты хороша, как в небольшом достижимом радиусе дышит

Этот климат — не для часов. Механизмы в неделю ржавеют. Потому, могу вас заверить, время заперто здесь на засов.

Шаг вперед! Кому нынче приказывают: «Шаг вперед!» Чья берет? И кто это потом разберёт? То ли ищут нефтяников

Выходит на сцену последнее из поколений войны — зачатые второпях и доношенные в отчаянии, Незнамовы и

Потому-то словно пена, Опадают наши рифмы. И величие степенно Отступает в логарифмы.

Закончена охота на волков, но волки не закончили охоты. Им рисковать покуда неохота, но есть еще немало

Не хочется быть справедливым, а надо! С вороньим отливом, нечерным, скорей нефтяным, перо справедливость

Теплолюбивый, но морозостойкий, проверенный войною мировой, проверенный потом трактирной стойкой но до

Что-то физики в почете. Что-то лирики в загоне. Дело не в сухом расчете, Дело в мировом законе.

Человек, как лист бумаги, изнашивается на сгибе. Человек, как склеенная чашка, разбивается на изломе.

Всем лозунгам я верил до конца И молчаливо следовал за ними, Как шли в огонь во Сына, во Отца, Во голубя

Руку притянув к бедру потуже, я пополз на правой, на одной. Было худо. Было много хуже, чем на двух и

Мы все ходили под богом. У бога под самым боком. Он жил не в небесной дали, Его иногда видали Живого.

Мир, какой он должен быть, никогда не может быть, Мир такой, какой он есть, как ни повернете — есть.

Все ее хвалили, возносили, на руках носили, а жалеть ее считалось стыдно, дерзко и обидно. Для меня она

Тарелка сменилась коробкой. Тоскливый радиовой сменился беседой неробкой, толковой беседой живой.

Последнею усталостью устав, Предсмертным умиранием охвачен, Большие руки вяло распластав, Лежит солдат.

Начинается расчёт со Сталиным, и — всерьез. Без криков и обид. Прах его, у стен Кремля оставленный, страх

С небесных ворот восторга в разбитое канешь корыто. Мотаешься, словно картонка, табличка «Открыто — закрыто».

Уже не любят слушать про войну прошедшую, и как я ни взгляну с эстрады в зал, томятся в зале: мол, что-нибудь

Полутьма и поля, в горизонты оправленные, широки как моря. Усеченные и обезглавленные церкви бросили

Мягко спали и сладко ели, износили кучу тряпья, но особенно надоели, благодарности требуя. Надо было

Вы не были в районной бане В периферийном городке? Там шайки с профилем кабаньим И плеск, как летом на реке.

Сколько стоит фунт лиха? Столько, сколько фунт хлеба, Если голод бродит тихо Сзади, спереди, справа, слева.

Досрочная ранняя старость, Похожая на пораженье, А кроме того — на усталость. А также — на отраженье

Нам чёрное солнце светило, нас жгло, опаляло оно, сжигая иные светила, сияя на небе — одно.

Я заслужил признательность Италии. Ее народа и ее истории, Ее литературы с языком. Я снегу дал.

Государство надеялось на детдомовцев. Всех подкидышей — кидали ему. И они без умыслов и без домыслов

Груши дешевы. Пахнут склады. Понижений цены не счесть. Даже самой скромной зарплаты хватит вволю груш поесть.

Подпирают тяжесть небосвода, выдох слушают его и вдох параллельно с трубами завода колокольни из былых эпох.