Стихи Слуцкого Бориса

И.Эренбургу Лошади умеют плавать, Но — не хорошо. Недалеко. «Глория» — по-русски — значит «Слава»,- Это

Человек, как лист бумаги, изнашивается на сгибе. Человек, как склеенная чашка, разбивается на изломе.

Всем лозунгам я верил до конца И молчаливо следовал за ними, Как шли в огонь во Сына, во Отца, Во голубя

Руку притянув к бедру потуже, я пополз на правой, на одной. Было худо. Было много хуже, чем на двух и

Мы все ходили под богом. У бога под самым боком. Он жил не в небесной дали, Его иногда видали Живого.

Мир, какой он должен быть, никогда не может быть, Мир такой, какой он есть, как ни повернете — есть.

Все ее хвалили, возносили, на руках носили, а жалеть ее считалось стыдно, дерзко и обидно. Для меня она

Тарелка сменилась коробкой. Тоскливый радиовой сменился беседой неробкой, толковой беседой живой.

Последнею усталостью устав, Предсмертным умиранием охвачен, Большие руки вяло распластав, Лежит солдат.

Начинается расчёт со Сталиным, и — всерьез. Без криков и обид. Прах его, у стен Кремля оставленный, страх

С небесных ворот восторга в разбитое канешь корыто. Мотаешься, словно картонка, табличка «Открыто — закрыто».

Уже не любят слушать про войну прошедшую, и как я ни взгляну с эстрады в зал, томятся в зале: мол, что-нибудь

Полутьма и поля, в горизонты оправленные, широки как моря. Усеченные и обезглавленные церкви бросили

Мягко спали и сладко ели, износили кучу тряпья, но особенно надоели, благодарности требуя. Надо было

Вы не были в районной бане В периферийном городке? Там шайки с профилем кабаньим И плеск, как летом на реке.

Сколько стоит фунт лиха? Столько, сколько фунт хлеба, Если голод бродит тихо Сзади, спереди, справа, слева.

Досрочная ранняя старость, Похожая на пораженье, А кроме того — на усталость. А также — на отраженье

Нам чёрное солнце светило, нас жгло, опаляло оно, сжигая иные светила, сияя на небе — одно.

Я заслужил признательность Италии. Ее народа и ее истории, Ее литературы с языком. Я снегу дал.

Государство надеялось на детдомовцев. Всех подкидышей — кидали ему. И они без умыслов и без домыслов

Груши дешевы. Пахнут склады. Понижений цены не счесть. Даже самой скромной зарплаты хватит вволю груш поесть.

Подпирают тяжесть небосвода, выдох слушают его и вдох параллельно с трубами завода колокольни из былых эпох.

Все слабели, бабы — не слабели,- В глад и мор, войну и суховей Молча колыхали колыбели, Сберегая наших сыновей.

Дети смотрят на нас голубыми глазами. Дети плачут о нас горевыми слезами. Дети смотрят на нас.

Счастье — это круг. И человек Медленно, как часовая стрелка, Движется к концу, то есть к началу, Движется

Каменную макулатуру трудно сдать в утиль. Мраморную одежку слишком долго донашивать. Землетрясений тоже

Ложка, кружка и одеяло. Только это в открытке стояло. — Не хочу. На вокзал не пойду с одеялом, ложкой

Я судил людей и знаю точно, что судить людей совсем несложно — только погодя бывает тошно, если вспомнишь

Музыки бесполезные звуки, лишние звуки, неприменяемые тоны, болью не вызванные стоны. Не обоснована ведь

Пора заканчивать стихи. Пора дописывать баллады. А новых начинать — не надо. Пора достраивать дворцы

Еще скребут по сердцу «мессера», еще вот здесь безумствуют стрелки, еще в ушах работает «ура», русское

                                                 Вл. Сякину Старух было много, стариков было мало: то

Попадись мне машина времени! Я бы не к первобытному племени полетел, на костров его дым, а в страну

Вот за что люблю анкеты: за прямую постановку некривых вопросов. За почти научное сведение долгой жизни

Ночной вагон задымленный, Где спать не удавалось, И год, войною вздыбленный, И голос: «Эй, товарищ! Хотите покурить?

Оказывается, война не завершается победой. В ночах вдовы, солдатки бедной, ночь напролет идет она.

1 Понятны голоса воды от океана до капели, но разобраться не успели ни в тонком теноре звезды, ни в звонком

Евреи хлеба не сеют, Евреи в лавках торгуют, Евреи раньше лысеют, Евреи больше воруют. Евреи — люди лихие

История над нами пролилась. Я под ее ревущим ливнем вымок. Я перенес размах ее и вымах. Я ощутил торжественную власть.

Учила линия передовая, идеология передовая, а также случай, и судьба, и рок. И жизнь и смерть давали мне урок.

Дома-то высокие! Потолки — низкие. Глядеть красиво, а проживать скучно в таких одинаковых, как пятаки

Когда русская проза пошла в лагеря: в лесорубы, а кто половчей — в лекаря. в землекопы, а кто потолковей

Определю, едва взгляну: Росли и выросли в войну. А если так, чего с них взять? Конечно, взять с них нечего.

Во-первых, он — твоя судьба, которую не выбирают, а во-вторых, не так уж плох таковский вариант судьбы

Вставные казенные зубы давно уходящей эпохи, хоть выглядят тупо и грубо, но для загрызанья — неплохи.

Силу тяготения земли первыми открыли пехотинцы — поняли, нашли, изобрели, а Ньютон позднее подкатился.

Песня. Ползет обрубок по асфальту, какой-то шар, какой-то ком. Поет он чем-то вроде альта, простуженнейшим голоском.

Я носил ордена. После — планки носил. После — просто следы этих планок носил, А потом гимнастерку до

— Немецкий пролетарий не должон!- Майор Петров, немецким войском битый, ошеломлен, сбит с толку, поражен

Годы приоткрытия вселенной. Годы ухудшения погоды. Годы переездов и вселений. Вот какие были эти годы.