Стихи Дмитрия Мережковского

Далеких стад унылое мычанье, И близкий шорох свежего листа… Потом опять — глубокое молчанье… Родимые

Не плачь о неземной отчизне, И помни,- более того, Что есть в твоей мгновенной жизни, Не будет в смерти ничего.

Устремляя наши очи На бледнеющий восток, Дети скорби, дети ночи, Ждем, придет ли наш пророк.

Я всех любил, и всех забыли Мои неверные мечты. Всегда я спрашивал: не ты ли? И отвечал всегда: не ты.

С улыбкою бесстрастия Ты жизнь благослови: Не нужно нам для счастия Ни славы, ни любви, Но почки благовонные

Из Бодлэра Я люблю ваши нежно-зеленые глазки; Но сегодня я горьким предчувствием полн: Ни камин в будуаре

И я пленялся ложью сладкою, Где смешаны добро и зло; И я Джиокондовой загадкою Был соблазнен,— но то прошло;

Как часто выразить любовь мою хочу, Но ничего сказать я не умею, Я только радуюсь, страдаю и молчу: Как

Есть радость в том, чтоб люди ненавидели, Добро считали злом, И мимо шли, и слез твоих не видели, Назвав

Кто тебя создал, о, Рим? Гений народной свободы! Если бы смертный навек выю под игом склонив, В сердце

Легок, светел, как блаженный Олимпийский смех богов, Многошумный, неизменный Смех бесчисленных валов!

(К мраморам Пергамского жертвенника) Обида! Обида! Мы — первые боги, Мы — древние дети Праматери-Геи,-

Кому страдание знакомо, Того ты сладко усыпишь, Тому понятна будет, Комо, Твоя безветренная тишь.

Если розы тихо осыпаются, Если звезды меркнут в небесах, Об утесы волны разбиваются, Гаснет луч зари

На Голгофе, Матерь Божья, Ты стояла у подножья Древа Крестного, где был Распят Сын Твой, и, разящий

Погруженный в скорбь немую и усталый, в ночь глухую, Раз, когда поник в дремоте я над книгой одного Из

Будь что будет — все равно. Парки дряхлые, прядите Жизни спутанные нити, Ты шуми, веретено.

Люблю мой камень драгоценный: В его огне заключено — Знак искупленья сокровенный — В кровь претворенное вино.

Я помню, как в детстве нежданную сладость Я в горечи слез находил иногда, И странную негу, и новую радость

Как летней засухой сожженная земля Тоскует и горит, и жаждою томится, Как ждут ночной росы усталые поля

Гляжу с улыбкой на обломок Могучей стали,- и меня Быть сильным учишь ты, потомок Воды, железа и огня!

Поверь мне:- люди не поймут Твоей души до дна!.. Как полон влагою сосуд,- Она тоской полна.

На те холмы, в леса сосновые, Где пахнет горькая полынь, Уйти бы в верески лиловые Благоухающих пустынь.

И снилось мне: заря туманная, В полях густеющая мгла, И сосен кровь благоуханная — Светлотекущая смола.

Глядим, глядим все в ту же сторону, За мшистый дол, за топкий лес. Вослед прокаркавшему ворону, На край

Из Бодлэра Голубка моя, Умчимся в края, Где всё, как и ты, совершенство, И будем мы там Делить пополам

Печальный мертвый сумрак Наполнил комнату: теперь она похожа На мрачную, холодную могилу… Я заглянул

Мы любим и любви не ценим, И жаждем оба новизны, Но мы друг другу не изменим, Мгновенной прихотью полны.

Страшней, чем горе, эта скука. Где ты, последний терн венца, Освобождающая мука Давно желанного конца?

Ищи во мне не радости мгновенной. Люби меня не для себя одной; Как Беатриче образ вдохновенный, Ты к

(Читано на литературном вечере в память С. Я. Надсона) Поэты на Руси не любят долго жить: Они проносятся

Отцы и дети, в играх шумных Все истощили вы до дна, Не берегли в пирах безумных Вы драгоценного вина.

Милый друг, я тебе рассказать не могу, Что за пламень сжигает мне грудь: Запеклись мои губы, дышать тяжело

Жить ли мне, забыв свои страданья, Горечь слез, сомнений и забот, Как цветок, без проблеска сознанья

И хочу, но не в силах любить я людей: Я чужой среди них; сердцу ближе друзей — Звезды, небо, холодная

Надежды нет и нет боязни. Наполнен кубок через край. Твое прощенье — хуже казни, Судьба. Казни меня, прощай.

Давно ль желанный мир я звал к себе, тоскуя, Любил и проклинал любви святую власть, Давно ли из цепей

По дебрям усталый брожу я в тоске, Рыдает печальная осень; Но вот огонек засиял вдалеке Меж диких, нахмуренных сосен.

В небе, зелёном, как лёд, Вешние зори печальней. Голос ли милый зовет? Плачет ли колокол дальний?

И опять слепой надежде Люди сердце отдают. Соловьи в лесах, как прежде, В ночи белые поют. И опять четы

Как наполняет храм благоуханье Сожженных смол, Так вересков наполнило дыханье Вечерний дол, И сладостно

С тобой, моя печаль, мы старые друзья: Бывало, дверь на ключ ревниво запирая, Приходишь ты ко мне, задумчиво-немая

Под землею слышен ропот, Тихий шелест, шорох, шепот. Слышен в небе трубный глас: — Брат, вставай же

«Христос воскрес», — поют во храме; Но грустно мне… душа молчит: Мир полон кровью и слезами, И этот гимн

Над немым пространством чернозема, Словно уголь, вырезаны в тверди Темных изб подгнившая солома, Старых

Испепелил, Святая Дева, Тебя напрасный Фэбов жар; Был даром божеского гнева Тебе признанья грозный дар.

О если б жить, как вы живете, волны, Свободные, бесстрастие храня, И холодом, и вечным блеском полны!

I Если б капля водяная Думала, как ты, В час урочный упадая С неба на цветы, И она бы говорила: «Не бессмысленная

Покоя, забвенья!.. Уснуть, позабыть Тоску и желанья, Уснуть — и не видеть, не думать, не жить, Уйти от сознанья!

Ослепительная снежность, Усыпительная нежность, Безнадежность, безмятежность — И бело, бело, бело.