Стихи Евгения Евтушенко
Под кожей у любого человека в комочке, называющемся сердце, есть целый мир, единственно достойный того
Мы — карликовые березы. Мы крепко сидим, как занозы, у вас под ногтями, морозы. И вечномерзлотное ханство
За ухой, до слез перченной, сочиненной в котелке, спирт, разбавленный Печорой, пили мы на катерке.
Маленький занавес поднят. В зале движенье и шум. Ты выступаешь сегодня в кинотеатре «Форум».
То ли все поцелуи проснулись, горя на губах, то ли машут дворы рукавами плакучих рубах, упреждая меня
Все, ей-богу же, было бы проще и, наверно, добрей и мудрей, если б я не сорвался на просьбе — необдуманной
Молитва перед поэмой Поэт в России — больше, чем поэт. В ней суждено поэтами рождаться лишь тем, в ком
На кладбище китов на снеговом погосте стоят взамен крестов их собственные кости. Они не по зубам — все
Мы перед чувствами немеем, мы их привыкли умерять, и жить еще мы не умеем и не умеем умирать.
Под невыплакавшейся ивой я задумался на берегу: как любимую сделать счастливой? Может, этого я не могу?
Нас не спасает крест одиночеств. Дух несвободы непобедим. Георгий Викторович Адамович, а вы свободны
По правилам корриды трусливому быку вместо обычных — розовых — в знак презрения всаживают черные бандерильи.
Я разлюбил тебя… Банальная развязка. Банальная, как жизнь, банальная, как смерть. Я оборву струну жестокого
Будил захвоенные дали рев парохода поутру, а мы на палубе стояли и наблюдали Ангару. Она летела озаренно
Смеялись люди за стеной, а я глядел на эту стену с душой, как с девочкой больной в руках, пустевших постепенно.
Нас в набитых трамваях болтает, Нас мотает одна маета, Нас метро то и дело глотает, Выпуская из дымного рта.
Памяти Корнея Чуковского Вот лежит перед морем девочка. Рядом книга. На буквах песок. А страничка под
В прохладу волн загнав стада коров мычащих, сгибает стебли трав жара в застывших чащах. Прогретая гора
Нет, мне ни в чем не надо половины! Мне – дай все небо! Землю всю положь! Моря и реки, горные лавины
Лежу, зажмурившись, в пустынном номере, и боль горчайшая, и боль сладчайшая. Меня, наверное, внизу там поняли.
«Как, вы луковый суп не едали? Значит, Франции вы не видали. Собирайтесь, мосье, идем!» Ах, от запахов
Лучшие из поколения, цвести вам — не увядать! Вашего покорения бедам — не увидать! Разные будут случаи
Много слов говорил умудренных, много гладил тебя по плечу, а ты плакала, словно ребенок, что тебя полюбить не хочу.
В большом платке, повязанном наспех поверх смешной шапчонки с помпонами, она сидела на жесткой насыпи
Я только внешне, только внешне по этой пристани хожу и желтоватые черешни бросаю в воду и гляжу.
Зашумит ли клеверное поле, заскрипят ли сосны на ветру, я замру, прислушаюсь и вспомню, что и я когда-нибудь умру.
Помню-где-то и когда-то у таежного ручья уронил я тиховато: «Люди – родина моя». Но могучий гул ответа
Что заставляет крановщицу Верочку держать черемухи застенчивую веточку, и веточкой дышать, и сразу делаться
Разговорились люди нынче. От разговоров этих чад. Вслух и кричат, но вслух и хнычат, и даже вслух порой молчат.
Поэты русские, друг друга мы браним — Парнас российский дрязгами засеян. но все мы чем-то связаны одним
Прости, мой милый, что в подъезде Под шум полночного дождя Сжимаю губы я по-детски Лицо легонько отводя.
Мне снится старый друг, который стал врагом, но снится не врагом, а тем же самым другом. Со мною нет
Стихотворенье надел я на ветку. Бьется оно, не дается ветру. Просишь: «Сними его, не шути».
Я у рудничной чайной, у косого плетня, молодой и отчаянный, расседлаю коня. О железную скобку сапоги
Памяти Владимира Высоцкого Бок о бок с шашлычной, шипящей так сочно, киоск звукозаписи около Сочи.
Ночь, как раны, огни зализала. Смотрят звезды глазками тюрьмы, ну а мы под мостом Салазара — в его черной-пречерной тени.
Что такое на меня напало? Жалость к самому себе и страх, будто вьюга внутрь меня попала и свистит в расшатанных костях.
Тревожьтесь обо мне пристрастно и глубоко. Не стойте в стороне, когда мне одиноко. В усердии пустом на
В городишке тихом Таормина стройно шла процессия с мадонной. Дым от свеч всходил и таял мирно, невесомый
Среди любовью слывшего сплетенья рук и бед ты от меня не слышала, любима или нет. Не спрашивай об истине.
Кто в платке, а кто в платочке, как на подвиг, как на труд, в магазин поодиночке молча женщины идут.
Мне говорят, качая головой: «Ты подобрел бы. Ты какой-то злой». Я добрый был. Недолго это было.
Не умещаясь в жестких догмах, передо мной вознесена в неблагонравных, неудобных, святых и ангелах стена.
Леониду Мартынову Окно выходит в белые деревья. Профессор долго смотрит на деревья. Он очень долго смотрит
«Нет лет…» — вот что кузнечики стрекочут нам в ответ на наши страхи постаренья и пьют росу до исступленья
Женщины, вы все, конечно, слабые! Вы уж по природе таковы. Ваши позолоченные статуи со снопами пышными — не вы.
Я люблю тебя больше природы, ибо ты, как природа сама. Я люблю тебя больше свободы – без тебя и свобода – тюрьма.
Ярмарка! В Симбирске ярмарка. Почище Гамбурга! Держи карман! Шарманки шамкают, и шали шаркают, и глотки
Дремлет избушка на том берегу. Лошадь белеет на темном лугу. Криком кричу и стреляю, стреляю, а разбудить
Когда я думаю о Блоке, когда тоскую по нему, то вспоминаю я не строки, а мост, пролетку и Неву.