Стихи Евгения Евтушенко

Вихрастый, с носом чуть картошкой,- ему в деревне бы с гармошкой, а он — в футбол, а он — в хоккей.

Паровозный гудок, журавлиные трубы, и зубов холодок сквозь раскрытые губы. До свиданья, прости, отпусти

У римской забытой дороги недалеко от Дамаска мертвенны гор отроги, как императоров маски. Кольца на солнце

Я товарища хороню. Эту тайну я хмуро храню. Для других он еще живой. Для других он еще с женой, для других

Пора вставать… Ресниц не вскинуть сонных. Пора вставать… Будильник сам не свой. В окно глядит и сетует

Как во стольной Москве белокаменной вор по улице бежит с булкой маковой. Не страшит его сегодня самосуд.

Что знает о любви любовь, В ней скрыт всегда испуг. Страх чувствует в себе любой Если он полюбил вдруг.

Предощущение стиха у настоящего поэта есть ощущение греха, что совершен когда-то, где-то. Пусть совершен

Дорога в дождь — она не сладость. Дорога в дождь — она беда. И надо же — какая слякоть, какая долгая вода!

Я комнату снимаю на Сущевской. Успел я одиночеством пресытиться, и перемены никакой существенной в квартирном

За ухой, до слез перченной, сочиненной в котелке, спирт, разбавленный Печорой, пили мы на катерке.

Сказки, знаю нас — напрасно вы не молвитесь! Ведь недаром сон я помню до сих пор: я сижу у синя моря

Маленький занавес поднят. В зале движенье и шум. Ты выступаешь сегодня в кинотеатре «Форум».

Когда взошло твое лицо над жизнью скомканной моею, вначале понял я лишь то, как скудно все, что я имею.

То ли все поцелуи проснулись, горя на губах, то ли машут дворы рукавами плакучих рубах, упреждая меня

Твердили пастыри, что вреден и неразумен Галилей, но, как показывает время: кто неразумен, тот умней.

Все, ей-богу же, было бы проще и, наверно, добрей и мудрей, если б я не сорвался на просьбе — необдуманной

Ты спрашивала шепотом: «А что потом? А что потом?» Постель была расстелена, и ты была растеряна… Но вот

Молитва перед поэмой Поэт в России — больше, чем поэт. В ней суждено поэтами рождаться лишь тем, в ком

Я сибирской породы. Ел я хлеб с черемшой и мальчишкой паромы тянул, как большой. Раздавалась команда.

Памяти Корнея Чуковского Вот лежит перед морем девочка. Рядом книга. На буквах песок. А страничка под

Я на пароходе «Фридрих Энгельс», ну а в голове — такая ересь, мыслей безбилетных толкотня. Не пойму я

В прохладу волн загнав стада коров мычащих, сгибает стебли трав жара в застывших чащах. Прогретая гора

Когда убили Лорку,- а ведь его убили!- жандарм дразнил молодку, красуясь на кобыле. Когда убили Лорку,-

Нет, мне ни в чем не надо половины! Мне – дай все небо! Землю всю положь! Моря и реки, горные лавины

Будь, Россия, всегда Россией И не плачь, припав к другим на грудь. Будь свободной, гордой и красивой

Лежу, зажмурившись, в пустынном номере, и боль горчайшая, и боль сладчайшая. Меня, наверное, внизу там поняли.

Я кошелек. Лежу я на дороге. Лежу один посередине дня. Я вам не виден, люди. Ваши ноги идут по мне и

Разговорились люди нынче. От разговоров этих чад. Вслух и кричат, но вслух и хнычат, и даже вслух порой молчат.

Есть пустота от смерти чувств и от потери горизонта, когда глядишь на горе сонно и сонно радостям ты чужд.

Поэты русские, друг друга мы браним — Парнас российский дрязгами засеян. но все мы чем-то связаны одним

Качался старый дом, в хорал слагая скрипы, и нас, как отпевал, отскрипывал хорал. Он чуял, дом-скрипун

Прости, мой милый, что в подъезде Под шум полночного дождя Сжимаю губы я по-детски Лицо легонько отводя.

О, свадьбы в дни военные! Обманчивый уют, слова неоткровенные о том, что не убьют… Дорогой зимней, снежною

Мне снится старый друг, который стал врагом, но снится не врагом, а тем же самым другом. Со мною нет

Стихотворенье надел я на ветку. Бьется оно, не дается ветру. Просишь: «Сними его, не шути».

Глядел я с верным другом Васькой, укутан в теплый тетин шарф, и на фокстроты, и на вальсы, глазок в окошке продышав.

Леониду Мартынову Окно выходит в белые деревья. Профессор долго смотрит на деревья. Он очень долго смотрит

«Нет лет…» — вот что кузнечики стрекочут нам в ответ на наши страхи постаренья и пьют росу до исступленья

Из воды выходила женщина, удивленно глазами кося. Выходила свободно, торжественно, молодая и сильная вся.

Женщины, вы все, конечно, слабые! Вы уж по природе таковы. Ваши позолоченные статуи со снопами пышными — не вы.

Женщина всегда чуть-чуть как море, Море в чем-то женщина чуть-чуть Ходят волны где-нибудь в каморке спрятанные

Я люблю тебя больше природы, ибо ты, как природа сама. Я люблю тебя больше свободы – без тебя и свобода – тюрьма.

Помню дальнюю балку, мостик ветхий, гнилой и летящую бабу на кобыле гнедой. В сером облаке пыли, некрасива

Могила, ты ограблена оградой. Ограда, отделила ты его от грома грузовых, от груш, от града агатовых смородин.

Я хотел бы родиться во всех странах, быть беспаспортным, к панике бедного МИДа, всеми рыбами быть во

Любовь неразделенная страшна, но тем, кому весь мир лишь биржа, драка, любовь неразделенная смешна, как

К добру ты или к худу, решает время пусть. Но лишь с тобой побуду, я хуже становлюсь. Ты мне звонишь

Большая ты, Россия, и вширь и в глубину. Как руки ни раскину, тебя не обниму. Ты вместе с пистолетом

Спят на борту грузовики, спят краны. На палубе танцуют вальс бахилы, кеды. Все на Камчатку едут здесь