Стихи Евгения Винокурова

В полях за Вислой сонной Лежат в земле сырой Сережка с Малой Бронной И Витька с Моховой. А где-то в людном

Об истине и не мечтая, я жил среди родни, и сплошь вокруг меня была простая, но разъедающая ложь.

Прошла война. Рассказы инвалидов Ещё полны войны, войны, войны… Казалось мне тогда: в мир не Евклидов

Сижу, сутулясь, предо мной учебник,— моя мольба восходит горячо! И добрый появляется волшебник, заглядывает

Опять с намокшей шляпы каплет, в кармане звук пустой ключей. Вот он идет, полночный Гамлет.

Я посетил тот город, где когда-то Я женщину всем сердцем полюбил. Она была безмерно виновата Передо мной.

Характер всех любимых одинаков! Веселые, они вдруг загрустят, Отревновав, отмучившись, отплакав, Они

Здоровяку завидую немного, что исполняет предписанья йога, что ходит в Подмосковье с рюкзаком, что на

Полы трет полотер. Бредет он полосой. Так трогают — хитер!— Ручей ногой босой. Он тропку все торит.

Я на кручу пудовые шпалы таскал. Я был молод и тонок — мне крепко досталось! Но лишь пот в три ручья

И вот, как бы рожденный для бесед, я начал, и ко мне с полунаклоном товарищ мой, что непомерно сед, прислушался

Кто только мне советов не давал! Мне много в жизни выдалось учебы. А я все только головой кивал: — Да

Художник, воспитай ученика, Сил не жалей его ученья ради, Пусть вслед твоей ведет его рука Каракули по

Это ясно, что глядеть не надо с улицы в окно: что там в дому? Станет от назойливого взгляда вдруг не

Меня в Полесье занесло. За реками и за лесами Есть белорусское село — Все с ясно-синими глазами.

Нет, не только все время ветер зловещий, Нет, не только пожаров коричневый цвет — В мире были такие хорошие

Может, это всего только случай, ко ведь будет тебе невдомек, почему он возник,— от созвучий подступающий

О чем поете утром, тенора?.. Их может слушать всяк, кому охота. Что ж, директивным росчерком пера не

И вот я возникаю у порога… Меня здесь не считают за пророка! Я здесь, как все. Хоть на меня втроем Во

В судьбу походную влюбленный, Не в фото, где луна у скал, В казарме, густо побеленной, Я честно красоту искал.

Я эти песни написал не сразу. Я с ними по осенней мерзлоте, С неначатыми, по-пластунски лазил Сквозь

Где книжные манящие развалы, где в тесноте лишь боком можно стать, мы, книжники, юнцы, провинциалы, поэмы

Теплым, настежь распахнутым вечером, летом, Когда обрастут огоньками угластые зданья, Я сяду у окна

Широко глаза расставлены И хитрят, хитрят слегка, Эти синие хрусталины Из-под низкого платка… Молодые

«Мир приключений» — был такой журнал. Я, помню, раздобыл подшивку где-то… Кто не сидел над нею до рассвета

Вы умеете скручивать плотные скатки? Почему? Это ж труд пустяковый! Закатайте шинель, придавите складки

На небо взглянешь — Звезд весенних тыщи! Что юности в блескучей высоте?! Но яростнее, чем потребность

Я не помню его. Я не видел его В московской квартире, Как он пытался поймать подтяжку На спине, чтобы

Я жизнь свою, как бритву, тонко правил: хотел, чтоб без зазубринки была… Жизнь оказалась просто шире

Моя любимая стирала. Ходили плечи у нее. Худые руки простирала, Сырое вешая белье. Искала крохотный обмылок

Когда дёргаешь ты за кольцо запасное И не раскрывается парашют, А там, под тобою, безбрежье лесное —

Вдруг захотелось правды мне, как кислого — больному. Так путника в чужой стране вдруг да потянет к дому.

Копну могучей шевелюры На струны скрипки уронив, Скрипач пилил из увертюры Какой-то сбивчивый мотив.

Присядет есть, кусочек половиня, Прикрикнет: «Ешь!» Я сдался. Произвол! Она гремит кастрюлями, богиня.

Про смерть поэты с болью говорили Высокие, печальные слова. И умирали, и на их могиле Кладбищенская высилась трава.

Вот люди: Моцарт и Сальери. Один, восторженный, парил. Другой безумца к высшей мере, Продумав всё, приговорил.

Ты не плачь, не плачь, не плачь. Не надо. Это только музыка! Не плачь. Это всего-навсего соната.

Мы из столбов и толстых перекладин За складом оборудовали зал. Там Гамлета играл ефрейтор Дядин И в муках

Человек пошел один по свету, Поднял ворот, запахнул полу. Прикурил, сутулясь, сигарету, Став спиною к

Итак, всё кончено. Я выжил. Обмотки. В недрах вещмешка Буханка. В тряпке соль. Я вышел, Держась за притолку слегка.

Что б ни было, но ценим все же мы женщин. И за те года, когда вдруг холодок по коже бежал при встрече иногда.

И сколько в жизни ни ворочай Дорожной глины, вопреки Всему ты в дом вернешься отчий И в угол встанут

Боюсь гостиниц. Ужасом объят При мысли, что когда-нибудь мне снова Втянуть в себя придется тонкий яд

«Не гоже человеку быть едину»,— угрюмо изречение гласит. Надену плащ и кепку зло надвину и выйду.

Взрыв. И наземь. Навзничь. Руки врозь. И Он привстал на колено, губы грызя. И размазал по лицу не слёзы

Крестились готы… В водоем до плеч Они входили с видом обреченным. Но над собой они держали меч, Чтобы

Что там ни говори, а мне дороже И все милее с каждым годом мне И ритм деревьев, зябнущих до дрожи, И