Грустные стихи
Л. В. Лифшицу Я всегда твердил, что судьба — игра. Что зачем нам рыба, раз есть икра. Что готический
Их расстреляли на рассвете Когда еще белела мгла, Там были женщины и дети И эта девочка была.
Шум ливня воскрешает по углам салют мимозы, гаснущей в пыли. И вечер делит сутки пополам, как ножницы
Я вас любил: любовь еще, быть может, В душе моей угасла не совсем; Но пусть она вас больше не тревожит;
Она сидела на полу И груду писем разбирала, И, как остывшую золу, Брала их в руки и бросала.
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит — Летят за днями дни, и каждый час уносит Частичку бытия, а
Я в госпитале мальчика видала. При нём снаряд убил сестру и мать. Ему ж по локоть руки оторвало.
Я пришёл к Рождеству с пустым карманом. Издатель тянет с моим романом. Календарь Москвы заражён Кораном.
Ты мне чужой и не чужой, Родной и не родной, Мой и не мой! Идя к тебе Домой — я «в гости» не скажу, И
О доблестях, о подвигах, о славе Я забывал на горестной земле, Когда твое лицо в простой оправе Перед
Уж сколько их упало в эту бездну, Разверзтую вдали! Настанет день, когда и я исчезну С поверхности земли.
Сначала в бездну свалился стул, потом — упала кровать, потом — мой стол. Я его столкнул сам.
Предпоследний этаж раньше чувствует тьму, чем окрестный пейзаж; я тебя обниму и закутаю в плащ, потому
Как жаль, что тем, чем стало для меня твоё существование, не стало моё существование для тебя.
Когда умрет ваш лучший друг, То вспомните острей Всего, как он живой идет В один из давних дней.
Мы не от старости умрем,- от старых ран умрем. Так разливай по кружкам ром, трофейный рыжий ром!
Ни тоски, ни любви, ни печали, ни тревоги, ни боли в груди, будто целая жизнь за плечами и всего полчаса впереди.
Осенний вечер так печален; Смежает очи тающий закат… Леса в безмолвии холодном спят Над тусклым золотом прогалин.
Не отрекаются любя. Ведь жизнь кончается не завтра. Я перестану ждать тебя, а ты придешь совсем внезапно.
Хотя б во сне давай увидимся с тобой. Пусть хоть во сне твой голос зазвучит… В окно — не то дождем, не
Как тяжело ходить среди людей И притворятся непогибшим, И об игре трагической страстей Повествовать еще
Мы снова встретились, и нас везла машина грузовая. Влюбились мы — в который раз. Но ты меня не узнавала.
Был вечер музыки и ласки, Всё в дачном садике цвело. Ему в задумчивые глазки Взглянула мама так светло!
Быть хорошим другом обещался, звезды мне дарил и города. И уехал, и не попрощался. И не возвратится никогда.
Идешь, на меня похожий, Глаза устремляя вниз. Я их опускала – тоже! Прохожий, остановись! Прочти – слепоты
Невыразимо грустно, невыразимо больно В поезде удалиться, милое потеряв… Росы зачем на деревьях?
Волосы за висок между пальцев бегут, как волны, наискосок, и не видно губ, оставшихся на берегу, лица
На прения с самим собою ночь убив, глотаешь дым, уже не прочь в набрякшую гортань рукой залезть.
Волненьем жизни утомленный, Оставя заблуждений путь, Я сердцем алчу отдохнуть, И близ тебя, мой друг
Чем безнадежнее и строже Года разъединяют нас, Тем сердцу моему дороже, Дитя, с тобой крылатый час.
Слёзы? Мы плачем о тёмной передней, Где канделябра никто не зажёг; Плачем о том, что на крыше соседней
Ночи без любимого — и ночи С нелюбимым, и большие звезды Над горячей головой, и руки, Простирающиеся
Не сули мне золотые горы, годы жизни доброй не сули. Я тебя покину очень скоро по закону матери-земли.
И не было встреч, а разлука Как лезвие в сердце вошла. Без зова вошла и без стука — Умна, осторожна и зла.
Вы бродили с мамой на лугу И тебе она шепнула: «Милый! Кончен день, и жить во мне нет силы.
Скандалов, как огня, она боится, Усталая, стареющая мать … Ссутулившись, всегда на помощь мчится, Готова
Один, один остался я, Пиры, любовницы, друзья Исчезли с легкими мечтами, — Померкла молодость моя С ее
Ещё весна,- как будто неземной Какой-то дух ночным владеет садом. Иду я молча,- медленно и рядом Мой
Я в детстве бросил рисовать. Кто в этом виноват? Хочу виновника назвать: Мой милый младший брат.
Мне о любви твердила ты шутя И холодно сознаться можешь в этом. Я исцелен; нет, нет, я не дитя!
Не охладела, нет, скрываю грусть. Не разлюбила,— просто прячу ревность. Не огорчайся, скоро я вернусь.
К Тебе, к Тебе одной взываю я из бездны, В которую душа низринута моя… Вокруг меня — тоски свинцовые
Когда ты была во мне точкой (отец твой тогда настаивал), мы думали о тебе, дочка,— оставить или не оставить?
Лежали в больнице в палате одной Два тяжко больных человека Один у окошка лежал, а другой — У двери
. . . . . . . Сокрылся он, Любви, забав питомец нежный; Кругом его глубокий сон И хлад могилы безмятежной…
Не дай мне бог сойти с ума. Нет, легче посох и сума; Нет, легче труд и глад. Не то, чтоб разумом моим
Смех, веселье, радость — У него всё было, Но, как говорится, жадность Фраера сгубила… У него — и то
Уноси мое сердце в звенящую даль, Где как месяц за рощей печаль; В этих звуках на жаркие слезы твои Кротко
Открываю томик одинокий — томик в переплёте полинялом. Человек писал вот эти строки. Я не знаю, для кого писал он.
Повторю в канун разлуки, Под конец любви, Что любила эти руки Властные твои И глаза — кого — кого-то