Стихи Игоря Северянина
В ландо моторном, в ландо шикарном Я проезжаю по Островам, Пьянея встречным лицом вульгарным Среди дам
Восемь лет эту местность я знаю. Уходил, приходил,- но всегда В этой местности бьет ледяная Неисчерпываемая вода.
Сон лилея, лиловеет запад дня. Снова сердце для рассудка западня. Только вспомню о тебе — к тебе влечет.
Весеннее! весеннее! как много в этом слове! Вы, одуванчики, жасмины и сирень! Глаза твои! глаза!
Моя мечта — моряк-скиталец… Вспеняя бурный океан, Не раз причаливал страдалец Ко пристаням волшебных стран.
Невоплощаемую воплотив В серебряно-лунящихся сонатах, Ты, одинокий, в непомерных тратах Души, предвечный
«Всё по-старому…- сказала нежно. Всё по-старому…» Но смотрел я в очи безнадежно — Всё по-старому… Улыбалась
Июль блестяще осенокошен. Ах, он уходит! держи! держи! Лежу на шёлке зелёном пашен, Вокруг — блондинки
Всеволоду Светланову В парке плакала девочка: «Посмотри-ка ты, папочка, У хорошенькой ласточки переломлена
Над морем сидели они на веранде, Глаза устремив к горизонту. Виконт сомневался в своей виконтессе, Она
А если нет?… А если ты ушла, Чтоб не прийти ко мне на панихиды? Кто даст ответ? Одна лишь ты могла, Но
Я встретил у парка вчера амазонку Под звуки бравурной раздольной мазурки. Как кукольны формы у синей фигурки!
Баллад я раньше не писал, Но Ингрид филигранить надо То в изумруды, то в опал, — И вот о ней моя баллада.
В четверку серых лошадей Несется синяя карета. Внутри ее, средь орхидей, Сидит печальная Иветта.
Я в ранней юности любил Эмара, Очарование его рассказов. Моей фантазии, рабе экстазов, Дороже многого
В твоих висках немолчные прибои И жуткий шум в настраженных ушах. Незримые вторгаются гобои В твою мечту
Среди созвездья поэтесс Вы многих-многих звезд светлее. Среди Парнаса виконтесс — Одна из первых поэтесс!
Я еду в среброспицной коляске Эсклармонды По липовой аллее, упавшей на курорт, И в солнышках зеленых
Упорно грезится мне Ревель И старый парк Катеринталь. Как паж влюбленный королеве Цветы, несу им строфосталь.
В черемухе, цветущей над рекой, Живет скворец, чьи перья — бронза в черни. Под деревом ужу я в час вечерний.
Под Веймарном течет Азовка, — Совсем куриный ручеек. За нею вскоре остановка. Там встретит кучер-старичок.
Автомобиль Ваальяры около виллы Эльгрины Фыркая, остановился. Выбежала Гарриэт: «Милая! Вы ль не кстати?
Посв. А.Н. Иерусалимскому Из сел иди, из рощ иди К широкой лобной площади, Печальный, сирый люд.
Кто рушит Германию, скорее на станцию! — Там поезд за поездом стремится вперед. Да здравствует Сербия!
Вы стоите на палубе за зеркальною рубкою И грызете, как белочка, черносливную косточку… Вы — такая изящная
В королевском театре Ваальяру рассматривая, Королева прослушала год не шедшую «Ирис». Автор сам дирижировал
Годами девочка, а как уже черства, Жестка, расчетлива, бездушна и практична. И в неприличности до тошноты
О, девушка, отверженная всеми За что-то там, свершенное семьей, Мы встретимся в условленное время Пред
Девятнадцативешней впечатления жизни несравненно новее, Несравненно острее, чем готовому встретить май
1 Над Балтикой зеленоводной Завила пена серпантин: О, это «Regen» быстроходный Опять влечет меня в Штеттин!
Ее сестра — ее портрет, Ее портрет живой! Пускай ее со мною нет, Ее сестра со мной! Я жду чарующего сна
За годом год. И с каждым годом Все неотступней, все сильней Влечет к себе меня природа Великой родины моей.
Я разрубил докучный узел, — И оборвалась наша связь. Я взмахом этим счастье сузил И ураганом поднял грязь.
Взыскатель полного безлюдья, Обрел я озеро в лесу. В храм смоляного изумрудья Свою любовь перенесу.
Я с каждым днем к тебе все чутче, В моей душе властнеет Тютчев, Любовь углубней с каждым днем, Все слаже
На улицах светлого города Со свитою и с королем И просто, и вместе с тем гордо, Встречается Ингрид пешком.
Полно тоски и безнадежья, Отчаянья и пустоты, В разгуле своего безбрежья, Безжалостное море, ты!
О, водопады Aluojа — Пятиуступная стремнина, Пленительные падуны! Паденье ваше — удалое! Вы, кем овлажнена
I Да, стала лирика истрепанным клише. Трагично-трудно мне сказать твоей душе О чем-то сладостном и скорбном
В черной фетэрке с чайной розою Ты вальсируешь перед зеркалом Бирюзовою грациозою И обласканной резервэркою…
И потрясающих утопий Мы ждем, как розовых слонов Из меня Я — эгофутурист. Всероссно Твердят: он — первый
Какая в сердце печаль!.. Никто, никто не идет… Душа уже не цветет… Весна уже не поет… Уже никого не жаль…
Она заходила антрактами — красивая, стройная, бледная, С глазами, почти перелитыми всей синью своей в
Когда, воюя, мир лукавил Позерством социальных проб, Несчастный император Павел Свой покидал столетний
— Мама, милая мамочка, Скоро ль будет война? — Что с тобой, моя девочка? Может быть, ты больна?
«Страдание рождает Красоту»: Перестрадав, стал дух его прекрасным. Во всем земном — и тщетном и напрасном
К ней свысока относится Парнас, Ее поставив вне литературы: Ах, Искренность! твоей фюрирутуры Хрусталинки
О каждом новом свежем пне, О ветви, сломанной бесцельно, Тоскую я душой смертельно, И так трагично-больно мне.
Элегантная коляска, в электрическом биеньи, Эластично шелестела по шоссейному песку; В ней две девственные
Никем не превзойденный мастер. Великий ритор и мудрец. Светило ледовитой страсти. Ловец всех мыслей