Стихи Игоря Северянина
Шесть месяцев прошло уж с того дня, Как… но зачем?… Нам то без слов понятно. Шесть месяцев терзаний для
Дождь летит, студеный и ливучий, Скрыв в туман глубокую Россонь. Слышен лязг невидимых уключин Сквозь
Вдыхайте солнце, живите солнцем, — И солнцем сами блеснете вы! Согреют землю лучи живые Сердец, познавших
Серебряно — зелено — голубою Луною Освещен ноябрьский снег. В тиши, в глуши заброшен я с тобою.
Ивану Лукашу Под гульливые взвизги салазок Сядем, детка моя, на скамью. Олазурь незабудками глазок Обнищавшую душу мою!
От утра до вечера по тропинкам бегая, Почву перерезавшим всхлипчато и шатко, Утомилась, взмылилась маленькая
1. Октава Когда в апреле поля воскресли От летаргии пустых снегов, Элеонора смотрела в кресле На пробужденье
Твоих невоплотимых глаз, Ильферна моя, Никто не целовал из нас, Ильферна моя. А кто бы их увидеть мог
Свобода! Свобода! Свобода! Свобода везде и во всем! Свобода на благо народа! Да радуемся! да живем!
Дмитрию Крючкову. Я нежно хотел бы уснуть, Уснуть, — не проснуться… Далеко-далеко уйти, Уйти, — не вернуться…
Она живет в глухом лесу, Его зовя зеленым храмом. Она встает в шестом часу, Лесным разбуженная гамом.
Дифирамб Почему не брать от жизни все, что она дает. Генрик Ибсен Цветов! огня! вина и кастаньет!
Ее вниманье, как зефир, Коснулось струн души несчастного И в ощущении прекрасного Забыл, что я, как правда
О, нестерпимо-больные места, Где женщины, утерянные мною, Навек во всем: в дрожании листа, В порыве травном
Заря улыбалась так розово, Все обнадежив, все озаря. Мечты сердечного созыва Не знали, что лжива заря
Знаком ли ты с щемящею тоской Унылых дней без проблесков, без ласки. Крылатых грез тускнеют краски, И
Я пристаю на легком корабле К планете льда, сверкательной как сабли. Что пред моим судном все дирижабли
Как смеют хоронить утром, когда на небе солнце? Как смеют ковать цепи, когда не скован венец?
Зое О-вич Она Что скажете?… Он Все то же, что всегда: Я Вас люблю. Она Но это мне известно, И знаете
Какая-то сплошная хлыстань Вокруг: везде одни хлысты… Укрой меня от них, о пристань, — Объяла, обуяла
Я здесь один, совсем один — В том смысле, что интеллигента Ни одного здесь нет. Вершин Сосновый говор.
Вы оделись вечером кисейно И в саду стоите у бассейна, Наблюдая, как лунеет мрамор И проток дрожит на
— Ты! меня целовала в жасмине… — …Одуванчик мечтал об измене… — …На цветах стрекозовые тени… — …Дай припомнить
Федору Сологубу Однажды приехала к Ингрид Ортруда С Танкредом и Арфой на легком корвете. В те дни безбоязно
Эти люди не в силах загрязнить то, что я любил в тебе; их слова падали подобно камням, брошенным в небо
Страна Гюго, страна Верхарна, Край Данта и Шекспира край! Вы заложили храм в Локарно, Земной обсеменили
Любовь — это сон в сновиденьи… Любовь — это тайна струны… Любовь — это небо в виденьи… Любовь — это сказка
Чистокровные лошади распылились в припляске, Любопытством и трепетом вся толпа сражена. По столичному
Ложь радостей и непреложье зол Наскучили взиравшему в сторонке На жизнь земли и наложили пленки На ясный
Весенний день горяч и золот,- Весь город солнцем ослеплен! Я снова — я: я снова молод! Я снова весел
Он в жизнь вбегал рязанским простаком, Голубоглазым, кудреватым, русым, С задорным носом и веселым вкусом
Меня положат в гроб фарфоровый На ткань снежинок Яблоновых, И похоронят (…как Суворова…) Меня, новейшего из новых.
В двенадцати верстах от Луги, В лесу сосновом, на песке, В любимом обществе подруги Живу в чарующей тоске…
О, милая, как я печалюсь! о, милая, как я тоскую! Мне хочется тебя увидеть — печальную и голубую… Мне
В будуаре тоскующей нарумяненной Нелли, Где под пудрой молитвенник, а на ней Поль де-Кяк, Где брюссельское
Не избегай того, что быть должно: Бесцельный труд, напрасные усилья, — Ведь ты моя, ведь так предрешено!
Лишь гении доступны для толпы! Ho ведь не все же гении — поэты?! Не изменяй намеченной тропы И помни
Заберусь на раcсвете на серебряный кедр Любоваться оттуда на маневры эскадр. Солнце, утро и море!
Наступает весна… Вновь обычность ее необычна, Неожиданна жданность и ясность слегка неясна. И опять — о, опять!
Сегодня я плакал: хотелось сирени, — В природе теперь благодать! Но в поезде надо, — и не было денег
Sirel, — сирень по-эстонски, — Только вчера расцвела. Слышишь ли, Тuu, топ конский? То приближается Страсть!
Алая монахиня. Очи — изумруд. Дерзость в них и ласковость. Нрав капризен. Крут. Льдяная. Надменная.
Весенеет линия Берега вдали. Перелески синие В парке расцвели. И сниженье чувствуя В речке полых вод
Блюдите фронт, но вместе с тем Немедленно в переговоры Вступите с немцами, затем Надеждой озарите взоры.
Есть в Юрьеве, на Яковлевской, горка, Которая, когда я встану вниз И вверх взгляну, притом не очень зорко
Благословляю ваши домы! Любовь и мир несу в страну. Я, выгромлявший в небе громы, Зажегший молнией луну!
Есть в тихом августе, мечтательном и кротком, Такая мягкая, певучая печаль, Что жаль минувшего, мелькнувшего
Мира не переделаешь, Благородства в него не вложишь. Черное подло, как белое, Повсюду одно и то же.
Бывает: сразу станут дни пусты. Рьянь стихнет в них. Я складываю книжки И тридцать верст иду без передышки
Был май. На подстриженной Стрелке Уже продавали фиалки. Детишки играли в горелки, И нежились горизонталки.