Стихи Игоря Северянина
Снова маки в полях лиловеют Над опаловой влагой реки, И выминдаленные лелеют Абрикосовые ветерки… Ты
Я жив, и жить хочу, и буду Жить — бесконечный — без конца. Не подходите, точно к чуду, К чертам бессмертного
Ты вся на море! ты вся на юге! и даже южно Глаза сияют. Ты вся чужая. Ты вся — полет. О, горе сердцу!
Войска победоносные Идут на Будапешт, В терпеньи безвопросные, Исполнены надежд. «Идем себе не знаючи
Октава От вздохов папирос вся комната вуалевая… Свой абрис набросал на книге абажур. В вазетке на столе
Опоясывает восьмеркою Высь уступчатую река. Воду лед покрыл тонкой коркою, И снежок покрыл берега.
Тебе не понравится сказка моя, Но сказок иных я не знаю. Она голубая и ласковая, Ее посвящаю Синаю. Вспомянь: «Не убий!
Как ты придешь ко мне, когда седою Мать покачивает скорбно головой? Как ты придешь, когда твоей сестрою
Я любил только раз, только раз, Но зато всем простором души, Без причуд, без изменчивых фраз… Это было
Моя дежурная адъютантэсса, — Принцесса Юния де Виантро, — Вмолнилась в комнату бодрей экспресса, И доложила
Моя зеленая избушка — В старинном парке над рекой. Какое здесь уединенье! Какая глушь! Какой покой!
На улице карапузики Выделывают антраша Под звуки военной музыки, Что очень уж хороша: Такая она веселая
Я приду к тебе, еврейка, В звездном плеске сонных струй. Отворяй-ка поскорей-ка, Отвори и не горюй!
В вечерней комнате сидели мы втроем. Вы вспомнили безмолвно о четвертом. Пред первым, тем, кто презирался
В букете дам Амьенскаго beau mond’a[1] Звучнее всех рифмует с резедой Bronze-oxide блондинка Эсклармонда
Не страшно ли, — тринадцатого марта, В трехлетье неразлучной жизни нашей, Испитое чрез край бегущей чашей
Снег яблонь — точно мотыльки, А мотыльки — как яблонь снег. Еще далеко васильки, Еще далеко ночи нег.
Дитя мое, дитя! давно расстались мы… Давно! но, как вчера, близка ты и любима. Зайди ко мне, вернись
Каждый раз, дитя, когда увижу Твоего отца, Я люблю тебя и ненавижу Без конца: О тебе он мне напоминанье
Уделом поэта И было, и будет — страданье. Мирра Лохвицкая И помни: от века из терний Поэта заветный венок.
Тайные чувства — мне душу теребили, Грезы порхали — в аду ли? на небе ли? Влилась ты в сердце, как в
Но соловей не величавей Меня, а все ж он — соловей, Чья песнь посвящена дубраве И первым трепетам ветвей!
Ты помнишь мне в письме дала такой вопрос: «Что принесет с собой весна? — печаль и горе, Иль радость
Но почему так ясны ясени, Когда ветрит дыханье осени, Когда в прудах цветенье плесени? И почему рябины
Из октябрьской рябины Ингрид варит варенье. Под осенних туманов сталь — седое куренье И под Эрика шепот
Валерию Брюсову У побережья моря Черного Шумит Балтийская волна, Как символ вечно-непокорного, В лиловый
Мравина и колоратура — Это ль не синонимы и стиль? Догорела лампа. Абажура Не схранила выблеклая Джильда
Я проснулся в слегка остариненном И в оновенном — тоже слегка! — Жизнерадостном доме Иринином У оранжевого цветника.
Ты говоришь: Татьяна Гремина Совсем неправильно овсемена Как чудо девичьей души: Провинциалочке, как
— Я стоял у реки, — так свой начал рассказ Старый сторож, — стоял и смотрел на реку. Надвигалася ночь
Могло быть так: лет двадцать пять назад, Там, на воспетой Пушкиным Неве, Слегка желтел зеленый Летний
Мы ярко чувствуем весну: Во всем ее мотив. Бросает звонче в вышину Гудки локомотив. И самый воздух стал
Что такое электрассонанс? Это — молния и светлячок. Сон и сказка. Гекзаметр и станс. Мысль и греза.
Евгению Пуни Лови мгновения, художник, На крыльях творчества лети! Пускай чернит тебя безбожник, — Они
Человек в немом общеньи С духом мертвого бессмертным — В вечном перевоплощеньи, В восприятии инертном.
Морозову-Гоголю Снежеет дружно, снежеет нежно, Над ручейками хрусталит хрупь. Куда ни взглянешь — повсюду
Мою страну зовут Россией. Я в ней рожден, ее люблю. И если б вы меня спросили, Молю ль победы ей, — молю!
Белоликие монахини в покрывалах скорбно-черных, Что в телах таите, девушки, духу сильному покорных?
Тебя не зная — всюду, всюду Тебя искал я, сердцем юн: То плыл на голубую Суду, То на нахмуренный Квантун…
Ваш дом среди заводских пустырей, От города приморского в трехверстьи, Ваш дом, куда охотно ездят гости
Теперь в поразительной смене Контрастных событий живешь. Голодные ужасы в Вене Бросают нас в холод и дрожь.
Пора кончать! Пожалуй, слишком Вы далеко уже зашли И алым предались излишкам Для удобрения земли!
Всю ночь грызешь меня, бессонница, Кошмарен твой слюнявый шип. Я слышу: бешеная конница — Моих стремлений прототип.
Остерегайся, музарь, брать Поддержку для себя от хама: Тебя измучит хамья рать Упреками, что смел ты брать.
В этой местности вечно печально, Уж когда б я в нее ни попал. Дремлет озеро первоначально И луны озыбляет опал.
Мы были вместе до рожденья, До появленья на земле. Не оттого ль в таком волненьи Тебя встречаю, обомлев?
Я слишком далеко зашел, Полушутя, полусерьезно… Опомниться еще не поздно: Недаром я тебя нашел.
От омнибуса и фиакра Я возвратился в нашу глушь Свершать в искусстве Via Sacra[1] Для избранных, немногих душ.
Я спать не мог… Дурман болотных музык Кружил мечту, пугая и пьяня. Бледнела ночь. И месяц — хил и узок
В твою мечтальню солнце впрыгнуло С энергиею огневой, И, разогревшись, кошка выгнула Полоски шубки меховой.