Стихи Игоря Северянина

Два Жоржика в Париже С припрыжкой кенгуру, — Погуще и пожиже, — Затеяли игру. Один, расставя бюсты Поэтов

Луны рыбоносной последняя четверть. Наструненность лес на закатах ущерба. Во влажных зеркалах просохшие ветви.

Я сам себе боюсь признаться, Что я живу в такой стране, Где четверть века центрит Надсон, А я и Мирра

Был взгляд ее надменен И черен, как порок. Я знал, что слаб и пленен, Когда скрипел порог. Бывало: вечер

Твои уста, покорные моим, Ласкательны, податливы и влажны. Я ими упоительно томим. Исполнены они узывной

Ах, убежал бы я в предлунье бежевое, Но обессиливает шаг тоска: Вот эти яблоньки меня удерживают И их

Итак, нежданное признанье Слетело с изумленных уст!.. Не оттого ль мое терзанье? Не оттого ли мир мне пуст?

Из-за ненужной, ложной гордости Она, прожив с ним много лет, Нашла в себе довольно твердости Представить

Т.И. Хлытчиевой Шевролэ нас доставил в Дубравку на Пиле, Где за столиком нас поджидал адмирал.

Е.А.Л. Тому назад всего два года На этом самом берегу Два сердца в страсти без исхода, Дрожали, затаив

— Сто лет, как умер я, но, право, не жалею, Что пребываю век в загробной мгле, Что не живу с Наташею

Изменить бы! Кому? Ах, не все ли равно! Предыдущему. Каждому. Ясно. С кем? И это не важно. На свете одно

В.Я.О. У Веры Яковлевны в доме, Взобравшемся под облака, Мы все, мы все имеем, — кроме, Пожалуй, птичья молока.

У меня в каждой местности — в той, где я был, — Есть приятельница молодая, Та, кого восхитил грез поэтовых

Скорей, скорей, скорей, скорей Идем на ловлю пескарей! При расцветении зари Клюют так дружно пескари.

Л.Н. Бенцелевич Ты представь, снег разгребая на дворе: Дозревают апельсины… в январе! Здесь мимоза с

Я вопросил себя сердечно: О вы, стихи мои, милы ли ей? Моя мечта была протечна, Провеял воздух белой лилией.

Ты осудил меня за то, что я, спеша К любимой женщине, родами утомленной, Прервал твое турнэ, что с болью

Я снова в нежном, чутком Харькове, Где снова мой поэзовечер, Где снова триумфально-арковы Двери домовые

Невесело мне в городе большом, Который принято считать веселым, Где каждый, расфуфыренный шутом, Мне

Как некогда Балькис стремилась к Соломону, Я к Эрику неслась на парусах души. Я видела во сне полярную

Начальники и рядовые, Вы, проливающие кровь, Да потревожат вас впервые Всеоправданье и любовь!

Сегодня ветер, беспокоясь, Взрывается, как динамит, И море, как товарный поезд, Идущий тяжело, шумит.

Не раз ходил при тусклом фонаре, Мерцавшем в похоронном городишке, В каморку к ней; со мною были книжки.

На эстляндском ли берегу, восемнадцатого ноября, У Балтийского в сизый цвет моря выкрашенного, Над вершинами

Я окружен такими гадкими, Такими подлыми людьми. Я кончу буйными припадками, Пойми, любимая, пойми.

Родной мой! Все твое, что в нашей скудной Читальне зарубежной я нашла, Я прочитала. Чистый, благородный

О, замороженные льдом, Вы, под олуненным лимоном, Своим муарным перезвоном Заполонившие мой дом, Зеленоустрицы

Бывал ли ты в лесах полей — Лесах цветов? Что — голубее? Что — алей? Все так пестро в лесах полей… Я хохочу.

О, если б ты могла услышать, Что говорит моя душа, — Высокий дух твой стал бы выше, И ты б затихла, не дыша!

П.Я. Морозову Я иду со свитою по лесу. Солнце лавит с неба, как поток. Я смотрю на каждую принцессу

Альтруизм: О, дети, дети всеблагие! — Вздох по весне… Игорь-Северянин Эгоизм: Но раз во мне живут другие

Синеет ночь, и с робостью газели Скользит ко мне Ваш скромный силуэт; И Вашу тень качает лунный свет

Ты мне желанна, как морю — буря, Тебе я дорог, как буре — штиль. Нас любит море… И, каламбуря С пурпурным

Идем ловить форелей на пороги, В леса за Aluoja, к мызе Rant. Твои глаза усмешливы и строги.

Бедная муза моя, что сегодня с тобою? Впадины глаз твоих полны видений ночных, И на лице разливаются

Мы на паре горячих буланых Норовистых ее лошадей, В чарах вечера благоуханных, Возвращались домой из гостей.

Ее здесь считают счастливой: любовник батрачит, Муж «лезет из кожи» — завидная участь для дам!

Ее любовь проснулась в девять лет, Когда иной ребенок занят куклой. Дитя цвело, как томный персик пухлый

1 Зовусь Титанией, царицей фей, Я, лунокудрая нимфея — ночь! Мой паж, сообщник мой, немой Морфей, Соткал

Какие дни теперь стоят! Ах, что это за дни! Цветет, звенит, щебечет сад, Господь его храни!

Мы сходимся у моря под горой. Там бродим по камням. Потом уходим, Уходим опечаленно домой И дома вспоминаем

Борису Правдину Я тронут: Ваша лира мне близка, И строфы Ваши праведны. Корону, Дар неба, смяла выродка

Очаровательные разочарованья Мне в жизни выпали в безрадостный удел. И если я найти потерю захотел, Ее

В.Я.О. От всех невинностью виновных хамок Я изнемог. И в Храстовац, средневековый замок, Сел под замок…

Ты так ясна и, вместе с тем, туманна. Ты так верна и, вместе с тем, обманна. И нет к тебе дорог.

Отчего снег бесследно пропал, И ручьи отчего потекли? Отчего соловей засвистал, И цветы отчего зацвели?

Они поют, вершины эти, Они поют, они поют! Опять тоскуют о поэте И обещают свой приют. Я слышу в липовом

Случалось вам, я думаю, не раз Любить на миг спокойное мерцанье И задушевность незнакомых глаз, В которых

И понял я, вернувшись к морю, Из экс-властительной страны, Что я «культурой» лишь позорю Свои лазоревые сны.