Стихи Иннокентия Анненского

Полюбил бы я зиму, Да обуза тяжка… От нее даже дыму Не уйти в облака. Эта резанность линий, Этот грузный

Среди миров, в мерцании светил Одной Звезды я повторяю имя… Не потому, чтоб я Ее любил, А потому, что

Какой тяжелый, темный бред! Как эти выси мутно-лунны! Касаться скрипки столько лет И не узнать при свете струны!

Довольно дел, довольно слов, Побудем молча, без улыбок, Снежит из низких облаков, А горний свет уныл и зыбок.

Dors, dors, mon enfant! Не буди его в тусклую рань, Поцелуем дремоту согрей… Но сама — вcя дрожащая —

Ее факел был огнен и ал, Он был талый и сумрачный снег: Он глядел на нее и сгорал, И сгорал от непознанных нег.

Я полюбил безумный твой порыв, Но быть тобой и мной нельзя же сразу, И, вещих снов иероглифы раскрыв

Есть слова — их дыхание, что цвет, Так же нежно и бело-тревожно, Но меж них ни печальнее нет, Ни нежнее

Полюбила солнце апреля Молодая и нежная ива. Не прошла и Святая неделя, Распустилась бледная ива В жаркой

Талый снег налетал и слетал, Разгораясь, румянились щеки, Я не думал, что месяц так мал И что тучи так

Что счастье? Чад безумной речи? Одна минута на пути, Где с поцелуем жадной встречи Слилось неслышное прости?

То луга ли, скажи, облака ли, вода ль Околдована желтой луною: Серебристая гладь, серебристая даль Надо

Моя душа оазис голубой. Бальмонт Моя душа эбеновый гобой, И пусть я ниц упал перед кумиром, С тобой

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Тень Полидора, младшего сына Одиссей, царь Итаки (III) Приама и Гекубы (II) Талфибий

Если больше не плачешь, то слезы сотри: Зажигаясь, бегут по столбам фонари, Стали дымы в огнях веселее

В нем Совесть сделалась пророком и поэтом, И Карамазовы и бесы жили в нем, — Но что для нас теперь сияет

Глаза открыты и не видят… Я — мертвец… Я жил… Теперь я только падаю… Паденье, Как мука, медленно и тяжко

Одетый в черное, он бледен был лицом, И речи, как дрова, меж губ его трещали, В его глазах холодный отблеск

Ни белой дерзостью палат на высотах С орлами яркими в узорных воротах, Ни женской прихотыо арабских очертаний

О. П. Хмара-Барщевской Меж теней погасли солнца пятна На песке в загрезившем саду. Все в тебе так сладко-непонятно

1. Серебряный полдень Серебряным блеском туман К полудню еще не развеян, К полудню от солнечных ран Стал

1. Nox vitae Отрадна тень, пока крушин Вливает в кровь холоз жасмина… Но… ветер… клены… шум вершин С

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ «Сын Флегии Иксион (царь Гиртона, в Фессалии), женившись на дочери (царя) Деионея

Облака плывут так низко, Но в тумане всё нежней Пламя пурпурного диска Без лучей и без теней.

Слабы травы, белы плиты, И звонит победно медь: «Голубые льды разбиты, И они должны сгореть!

Сонет Нет, не жемчужины, рожденные страданьем, Из жерла черного метала глубина: Тем до рожденья их отверженным

Нежным баловнем мамаши То большиться, то шалить… И рассеянно из чаши Пену пить, а влагу лить… Сил и дней

Гаснет небо голубое, На губах застыло слово; Каждым нервом жду отбоя Тихой музыки былого. Но помедли

В небе ли меркнет звезда, Пытка ль земная все длится; Я не молюсь никогда, Я не умею молиться.

Заглох и замер сад. На сердце всё мутней От живости обид и горечи ошибок… А ты что сберегла от голубых

Заветный час настал. Простимся и иди! Пробудь в молчании, одна с своею думой, Весь этот долгий день —

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Иолай, племянник Геракла (1) Слуга Гилла, старшего сына Геракла (III) Копрей, глашатай

Колокольчика ль гулкие пени, Дымной тучи ль далекие сны… Снова снегом заносит ступени, На стене полоса от луны.

Тоска глядеть, как сходит глянец с благ, И знать, что всё ж вконец не опротивят, Но горе тем, кто слышит

Пускай избитый зверь, влачася на цепочке, Покорно топчет ваш презренный макадам, Сердечных ран своих

Я приходил туда, как в заповедный лес: Тринадцать старых ламп, железных и овальных, Там проливали блеск

Гляжу на тебя равнодушно, А в сердце тоски не уйму… Сегодня томительно душно, Но солнце таится в дыму.

Лишь в смерти ставший тем, чем был он изначала, Грозя, заносит он сверкающую сталь Над непонявшими, что

_Явиться_ ль гостем на пиру, Иль чтобы ждать, когда умру С крестом купельным, на спине ли, И во дворце

1. В волшебную призму Хрусталь мой волшебен трикраты: Под первым устоем ребра — Там руки с мученьем разжаты

Из стихов кошмарной совести Если ночи тюремны и глухи, Если сны паутинны и тонки, Так и знай, что уж

О, не зови меня, не мучь! Скользя бесцельно, утомленно, Зачем у ночи вырвал луч, Засыпав блеском, ветку клена?

Когда к ночи усталой рукой Допашу я свою полосу, Я хотел бы уйти на покой В монастырь, но в далеком лесу

Мне тоскливо. Мне невмочь. Я шаги слепого слышу: Надо мною он всю ночь Оступается о крышу. И мои ль

Я завожусь на тридцать лет, Чтоб жить, мучительно дробя Лучи от призрачных планет На «да» и «нет», на «ах!

Посв. Н. П. Бегичевой Покуда душный день томится, догорая, Не отрывая глаз от розового края… Побудь со

Клубятся тучи сизоцветно. Мой путь далек, мой путь уныл. А даль так мутно-безответна Из края серого могил.

Как в автобусе, В альбоме этом Сидеть поэтам В новейшем вкусе Меж господами И боком к даме, Немного тесно

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Амфитрион (III) Лисса (II) Мегара, при ней три малолетних сына (III) Вестник (III) Хор

Глубоко ограда врыта, Тяжкой медью блещет дверь… — Месяц! месяц! так открыто Черной тени ты не мерь!