Стихи Константина Случевского
Здесь счастлив я, здесь я свободен,— Свободен тем, что жизнь прошла, Что ни к чему теперь не годен, Что
По крутым по бокам вороного Месяц блещет, вовсю озарил! Конь! Поведай мне доброе слово! В сказках конь
Упала молния в ручей. Вода не стала горячей. А что ручей до дна пронзен, Сквозь шелест струй не слышит он.
Под окошком я стою И под нос себе пою, И в окошко я гляжу, И от холода дрожу. В длинной комнате светло
И вот сижу в саду моем тенистом И пред собой могу воспроизвести Как это будет в час, когда умру я, Как
Светлой искоркой в окошко Месяц к девушке глядит… «Отвори окно немножко»,- Месяц тихо говорит.
Я ласкаю тебя, как ласкается бор Шумной бурею, в темень одетой! Налетает она, покидая простор, На устах
И они в звуках песни, как рыбы в воде, Плавали, плавали! И тревожили ночь, благовонную ночь, Звуками, звуками!
Из моих печалей скромных, Не пышны, не высоки, Вы, непрошены, растете, Песен пестрые цветки.
Спит пращур городов! А я с горы высокой Смотрю на очерки блестящих куполов, Стремящихся к звездам над
Я сказал ей: тротуары грязны, Небо мрачно, все уныло ходят… Я сказал, что дни однообразны И тоску на
Я люблю тебя, люблю неудержимо, Я стремлюсь к тебе всей, всей моей душой! Сердцу кажется, что мир проходит
В роще дубовой, в соседстве Эвбейского моря, Жил с молодою женою, без слез и без горя, Старый Алоэ.
Полдневный час. Жара гнетет дыханье; Глядишь, прищурясь,- блеск глаза слезит, И над землею воздух в колебанье
В час смерти я имел немало превращений… В последних проблесках горевшего ума Скользило множество таинственных
Твоя слеза меня смутила… Но я, клянусь, не виноват! Страшна условий жизни сила, Стеной обычаи стоят.
Каких-нибудь пять-шесть дежурных фраз; Враждебных клик наскучившие схватки; То жар, то холод вечной лихорадки
Полдень. Баба белит хату. Щеки, руки, грудь, спина — Перемазаны в белилах, Точно вся из полотна.
Весла спустив, мы катились, мечтая, Сонной рекою по воле челна; Наши подвижные тени, качая, Спать собираясь
Когда, приветливо и весело ласкаясь, Глазами, полными небесного огня, Ты, милая моя, головкой наклоняясь
Ты понимаешь ли последнее прости? Мир целый рушится и новый возникает… Найдутся ль в новом светлые пути?
Всюду ходят приведенья… Появляются и тут; Только все они в доспехах, В шлемах, в панцирях снуют.
Какое дело им до горя моего? Свои у них, свои томленья и печали! И что им до меня и что им до него?
Рано, рано! Глаза свои снова закрой И вернись к неоконченным снам! Ночь, пришлец-великан, разлеглась
Вот Новый год нам святцы принесли. Повсюду празднуют минуту наступленья, Молебны служат, будто бы ушли
Кому же хочется в потомство перейти В обличье старика! Следами разрушений Помечены в лице особые пути
Свобода торговли, опека торговли — Два разные способа травли и ловли: Всегда по закону, в угоду купцу
Они тень Гамлета из гроба вызывают, Маркиза Позы речь на музыку кладут, Христа Спасителя для сцены сочиняют
Мне ее подарили во сне; Я проснулся — и нет ее! Взяли!.. Слышу: ходят часы на стене,- Встал и я, потому
Я яд дурмана напущу В сердца людей, пускай их точит! В пеньку веревки мысль вмещу Для тех, кто вешаться захочет!
В пышном гробе меня разукрасили, А уж я ли красой не цвела? Восковыми свечами обставили,- Я и так бесконечно светла!
В храме пусто. Красным светом Обливаются колонны, С тихим треском гаснет пламя У весталки Гермионы.
Я лежу себе на гробовой плите, Я смотрю, как ходят тучи в высоте, Как под ними быстро ласточки летят
Ты любишь его всей душою, И вам так легко, так светло… Зачем же упрямством порою Свое ты туманишь чело?
Я задумался и — одинок остался; Полюбил и — жизнь великой степью стала; Дружбу я узнал и — пламя степь спалило;
Возьмите все — не пожалею! Но одного не дам я взять — Того, как счастлив был я с нею, Начав любить, начав страдать!
Не погасай хоть ты,- ты, пламя золотое, Любви негаданной последний огонек! Ночь жизни так темна, покрыла
Ты не гонись за рифмой своенравной И за поэзией — нелепости оне: Я их сравню с княгиней Ярославной, С
Какая дерзкая нелепость Сказать, что будто бы наш стих, Утратив музыку и крепость, Совсем беспомощно затих!
Всё юбилеи, юбилеи… Жизнь наша кухнею разит! Судя по ним, людьми большими Россия вся кишмя кишит;
Ветер сотни на три одинокий, Готовясь в дебрях потонуть, Бежит на север неширокий, Почти всегда пустынный путь.
В костюме светлом Коломбины Лежала мертвая она, Прикрыта вскользь, до половины, Тяжелой завесью окна.
Да, нет сомненья в том, что жизнь идет вперед, И то, что сделано, то сделать было нужно. Шумит, работает
Где нам взять весёлых звуков, Как с веселой песней быть? Грусти дедов с грустью внуков Нам пока не разобщить…
Не знал я, что разлад с тобою, Всю жизнь разбивший пополам, Дохнет нежданной теплотою Навстречу поздним сединам.
Ты часто так на снег глядела, Дитя архангельских снегов, Что мысль в очах обледенела И взгляд твой холодно суров.
Скажи мне, зачем ты так смотришь Такими большими глазами, Скажи мне, зачем ты так плачешь И грудь надрываешь слезами?
Да, трудно избежать для множества людей Влиянья творчеством отмеченных идей, Влиянья Рудиных, Раскольниковых
Нет, жалко бросить мне на сцену Творенья чувств и дум моих, Чтобы заимствовать им цену От сил случайных
Ты тут жила! Зимы холодной Покров блистает серебром; Калитка, ставшая свободной, Стучит изломанным замком. Я стар!