Стихи Леонида Мартынова

Ложь Поначалу в самых мелочах, А дальше — больше, гладко, без заминки, Как будто в ясных солнечных лучах

Я видел Много звёзд: Не только стаи, А табуны их, целые стада, Скакали, пыль межзвездную взметая.

Еще существовал Санкт-Петербург, В оцепененье Кремль стоял московский, И был юнцом лохматым Эренбург

Мои Товарищи, Поэты, Вы Быль и явь И тайный знак, Любые времени приметы Читать умеете ли так, Как Ленин

Когда уводят Воду из реки, Взывают к небосводу тростники И шелестят степные ковыли: — Опомнись и умом

И далекого и близкого, И высокого и низкого сочетанье воедино, Так ли ты необходимо? Или от меня ты требуешь

Вездеход, Бульдозер, Самосвал… Кажется, я все обрисовал И детально все изобразил, Как я все на свете

Померк багряный свет заката, Громада туч росла вдали, Когда воздушные фрегаты Над самым городом прошли.

Закрывались магазины, День кончался, остывая; Пахли туфлей из резины Тротуар и мостовая. В тридцатиэтажном

Этой Ночью, Ночью летней, Вьется хмель тысячелетний По железу, По бетону, По карнизу, По балкону.

Вы поблекли. Я — странник, коричневый весь. Нам и встретиться будет теперь неприятно. Только нежность

Примерзло яблоко К поверхности лотка, В киосках не осталось ни цветка, Объявлено открытие катка, У лыжной

Событье Свершилось, Но разум Его не освоил еще; Оно еще пылким рассказом Не хлынуло с уст горячо;

Вообразите Оторопь всесильных Вчера еще сановников надменных. Вообразите возвращенье ссыльных, Освобождение

От города не отгороженное Пространство есть. Я вижу, там Богатый нищий жрет мороженое За килограммом

Я, норд-ост, родился в тундре, Но ее покинул вскоре, Чтоб иные видеть зори На далеком Черном море.

А птицей стать я не хотел бы, Быть соловьем я не желаю. Сама подумай,— Прилетел бы, На подоконник сел

Я Вас Люблю! Поэтому Весь мир творю я заново. Он стар. Мильоны лет ему. В нем очень много странного

Когда Пахнёт Великим хаосом — Тут не до щебета веселого, И кое-кто, подобно страусам, Под крылья робко

Юнец, Недели две Я в Ленинграде жил. Купаючись в Неве, Ее я переплыл. Был верить я готов: Бросают мне

Редко Перечитываем классиков. Некогда. Стремительно бегут Стрелки строго выверенных часиков — Часики

О годовщины, Годовщины, Былые дни! Былые дни, как исполины, Встают они! Мы этих дней не позабыли, Горим

Люди, В общем, Мало просят, Но дают довольно много. Люди Многое выносят: Если надо — ходят в ногу, Устают

Вот И лето на пороге: Реют пчелы-недотроги, Величаво карауля Привлекательные ульи, Чтобы всякие тревоги

А если Нос мы вздернем И ухмыльнемся черство, Предупреждаю: с корнем я вырву непокорство! И без раздумий

В роще, Где туристами Ставятся шатры, Есть над быстрой Истрою Древние бугры. Где стоят горелые Мертвые

Я стихи писал В период гроз, Ночью, полон внутреннего жара. И однажды Ветер их понес Будто бы вокруг

Ночь. Отмыкается плотина. И медленно, почти незримо, По Истре проплывает мимо Не только муть, солома

Дождь Подкрался неожиданно, Незамеченно почти, Будто не было и выдано Разрешения пойти. И, препятствия

Ангел мира есть И ангел мора, Ангелы молчания на сборищах… Я любуюсь Ангелами спора, Охраняющими бурно

У ночи — мрак, У листьев — шум, У ветра — свист, У капли — дробность, А у людей пытливый ум И жить упорная

Выдвинутые подбородки, Суковатые кулаки… Это было в рабочей слободке Над гранитным бортом реки.

Рифм изобилие Осточертело мне. Ну, хорошо, я сделаю усилие И напишу я белые стихи! И кажется, что я блуждаю

— Ты хотел бы вернуться на реку Тишину? — Я хотел бы. В ночь ледостава. — Но отыщешь ли лодку хотя бы

Я о тебе Гораздо больше знаю, Чем о себе ты ведаешь сама, О милая обыденность земная, Стучащаяся пальчиком в дома.

Зима. Снежинка на реснице, И человеку детство снится, Но уйма дел у человека, И календарь он покупает

Обманывают невольно Меня и добрые друзья, Но мне от этого не больно: Обманываюсь, но не я. Фальшивящими

Нас ссорят гномы. Много ли гномов? Гномов великое множество. Тут и там есть свой гном, но неведомый нам

В горестном Грозово-величавом Мире памятников и утрат Грустно я приглядывался к ржавым Розам металлических

Ушел он рано вечером, Сказал:- Не жди. Дела… Шел первый снег. И улица Была белым-бела. В киоске он у

На заре розовела от холода Крутобокая белая Вологда. Гулом колокола веселого Уверяла белая Вологда: Сладок

Седо Курчавятся облака Над чернотою полей. Кончились летние отпуска, Значит — пора, не жалей.

Жизнь моя все короче, короче, Смерть моя все ближе и ближе. Или стал я поэтому зорче, Или свет нынче

Все-таки Разрешилось, Больше терпеть не могла, Гнев положила на милость. Слышите: Градус тепла!

Вот он, корень, Корень зла! Ох, и черен Корень зла. Как он нелицеприятно Смотрит с круглого стола, Этот

По мненью бедноты, Мы — богачи: У нас все сказки делаются былью И вообще что хочешь получи,— Нам вручены

Друзья меня провожали В страну телеграфных столбов. Сочувственно руку мне жали: «Вооружен до зубов?

Вода Благоволила Литься! Она Блистала Столь чиста, Что — ни напиться, Ни умыться, И это было неспроста.

Что-то Новое в мире. Человечеству хочется песен. Люди мыслят о лютне, о лире. Мир без песен Неинтересен.

Помню Двадцатые годы — Их телефонные ручки, Их телеграфные коды, Проволочные колючки. Помню Недвижные