Стихи Леонида Мартынова

Ложь Поначалу в самых мелочах, А дальше — больше, гладко, без заминки, Как будто в ясных солнечных лучах

Ты Хмуришься, Не тая Своих опасений, Что я Играю под вечер осенний Весеннюю роль соловья. Я не говорю

Отыскал В тиши я деревенской У слиянья Истры и Москвы Камень в форме и мужской, и женской, И коровье-бычьей головы.

Я думаю О Рерихе, О том, как он попал Проездом из Америки в Гоа и Каракал Путем, судьбой измеренным

Трудолюбив, Как первый ученик, Я возмечтал: плоды науки сладки. Но, сконцентрировав мильоны книг На книжных

Пришел и требует: — Давай мне песен! Вот человек! Ведь в этом прямо весь он: Когда он грустен — дай веселых

В отдаленье, Как во время оно, Крылись чьи-то дачи, не близки. Где-то что-то крикнула ворона… Есть такие

Диалектика полета! Вот она: Ведь не крылатый кто-то, Черт возьми, а именно бескрылый По сравненью даже

Будто Впрямь по чью-то душу Тучи издалека С моря движутся на сушу С запада, с востока. Над волнами Временами

Чего только не копится В карманах пиджака За целые века… А лето, печь не топится… Беда не велика, Беда

Что песня? Из подполья в поднебесье Она летит. На то она и песня. А где заснет? А где должна проснуться

Я помню: Целый день Всё время Падал снег И всею тяжестью Висел на черных сучьях. Но это шла весна: Тянуло

Теперь, Когда столь много новых книг И многому идет переоценка, Я как-то заново прочел дневник Шевченко.

Где-то Крикнул петел, Дятел застучал, Что-то им ответил, сонно замычал В утреннем тумане, высунув язык

Одни стихи Приходят за другими, И кажется, Одни других не хуже: Иные появляются нагими. Другие — сразу

Возвращались солдаты с войны. По железным дорогам страны День и ночь поезда их везли. Гимнастерки их

Я поднял стихотворную волну. Зажег я стихотворную луну Меж стихотворных облаков И вот решил: теперь возьму

Что говорить, Я видел города; Будь житель их латинянин, германец, Порой глядишь: седая борода, А на лице

— Будьте Любезны, Будьте железны! — Вашу покорную просьбу я слышу.- Будьте железны, Будьте полезны Тем

Одно Волнение Уляжется — Другое сразу же готовится, А мир еще прекрасней кажется; Еще желаннее становится

Всё — Как он набирался сил, Как в небесах владел собой И невесомость выносил — Да пусть почувствует любой Из нас!

В чём убедишь ты стареющих, Завтрашний день забывающих, Спины на солнышке греющих И о покое взывающих!

Есть люди: Обо мне забыли, А я — о них. У них всегда автомобили, А я ленив. Поверхность гладкая намокла

Бывают Такие Периоды, Когда к словопреньям не тянет И кажется, в рот набери воды, А глубже молчанье не

Автомашины, Мчась к воротам Красным, Чуть замедляют бег для разворота, Полны воспоминанием неясным, Что

А красноречивей всех молчат Книги, славно изданы, честь честью Переплетены, чтоб до внучат Достояться

Смерть Хотела взять его за горло, Опрокинуть наземь, придушить. Он не мог ей это разрешить.

Звонят в Елоховском соборе. И это значит — понимай, Что вслед за пасхой очень вскоре Придет весенний

Есть Страх: Не распылиться в прах, Не превратить пыланья в тленье И чистый благородный страх За будущие

В древности Мыслители бывали Как художники и как поэты И бывало краткие давали, Но отнюдь не кроткие

Где книги наши? Я отвечу: — Они во мгле библиотек. Но с тихой вкрадчивою речью Подходит этот человек: — Идемте!

Я видел Много звёзд: Не только стаи, А табуны их, целые стада, Скакали, пыль межзвездную взметая.

Еще существовал Санкт-Петербург, В оцепененье Кремль стоял московский, И был юнцом лохматым Эренбург

Мои Товарищи, Поэты, Вы Быль и явь И тайный знак, Любые времени приметы Читать умеете ли так, Как Ленин

Когда уводят Воду из реки, Взывают к небосводу тростники И шелестят степные ковыли: — Опомнись и умом

И далекого и близкого, И высокого и низкого сочетанье воедино, Так ли ты необходимо? Или от меня ты требуешь

Вездеход, Бульдозер, Самосвал… Кажется, я все обрисовал И детально все изобразил, Как я все на свете

Померк багряный свет заката, Громада туч росла вдали, Когда воздушные фрегаты Над самым городом прошли.

Закрывались магазины, День кончался, остывая; Пахли туфлей из резины Тротуар и мостовая. В тридцатиэтажном

Этой Ночью, Ночью летней, Вьется хмель тысячелетний По железу, По бетону, По карнизу, По балкону.

Вы поблекли. Я — странник, коричневый весь. Нам и встретиться будет теперь неприятно. Только нежность

Примерзло яблоко К поверхности лотка, В киосках не осталось ни цветка, Объявлено открытие катка, У лыжной

Событье Свершилось, Но разум Его не освоил еще; Оно еще пылким рассказом Не хлынуло с уст горячо;

Вообразите Оторопь всесильных Вчера еще сановников надменных. Вообразите возвращенье ссыльных, Освобождение

От города не отгороженное Пространство есть. Я вижу, там Богатый нищий жрет мороженое За килограммом

Я, норд-ост, родился в тундре, Но ее покинул вскоре, Чтоб иные видеть зори На далеком Черном море.

А птицей стать я не хотел бы, Быть соловьем я не желаю. Сама подумай,— Прилетел бы, На подоконник сел

Я Вас Люблю! Поэтому Весь мир творю я заново. Он стар. Мильоны лет ему. В нем очень много странного

Когда Пахнёт Великим хаосом — Тут не до щебета веселого, И кое-кто, подобно страусам, Под крылья робко

Юнец, Недели две Я в Ленинграде жил. Купаючись в Неве, Ее я переплыл. Был верить я готов: Бросают мне