Стихи Марины Цветаевой

Красный бант в волосах! Красный бант в волосах! А мой друг дорогой — Часовой на часах. Он под ветром

Не запрещай себе творить, Пусть иногда выходит криво — Твои нелепые мотивы Никто не в силах повторить.

Не любила, но плакала. Нет, не любила, но все же Лишь тебе указала в тени обожаемый лик. Было все в нашем

Слёзы? Мы плачем о тёмной передней, Где канделябра никто не зажёг; Плачем о том, что на крыше соседней

Чешский лесок — Самый лесной. Год — девятьсот Тридцать восьмой. День и месяц? — вершины, эхом: — День

Мировое началось во мгле кочевье: Это бродят по ночной земле — деревья, Это бродят золотым вином — гроздья

За Отрока — за Голубя — за Сына, За царевича младого Алексия Помолись, церковная Россия! Очи ангельские

Привычные к степям — глаза, Привычные к слезам — глаза, Зеленые — соленые — Крестьянские глаза!

Девочка в красном и девочка в синем Вместе гуляли в саду. — «Знаешь, Алина, мы платьица скинем, Будем

А потом поили медом, А потом поили брагой, Чтоб потом, на месте лобном, На коленках признавалась В несодеянных

Ах, золотые деньки! Где уголки потайные, Где вы, луга заливные Синей Оки? Старые липы в цвету, К взрослому

Безумье — и благоразумье, Позор — и честь, Все, что наводит на раздумье, Все слишком есть — Во мне.

Бог! — Я живу! — Бог! — Значит ты не умер! Бог, мы союзники с тобой! Но ты старик угрюмый, А я — герольд с трубой.

Брожу — не дом же плотничать, Расположась на росстани! Так, вопреки полотнищам Пространств, треклятым

В глубокий час души и ночи, Нечислящийся на часах, Я отроку взглянула в очи, Нечислящиеся в ночах Ничьих

В полнолунье кони фыркали, К девушкам ходил цыган. В полнолунье в красной кирке Сам собою заиграл орган.

В ушах два свиста: шелка и метели! Бьется душа — и дышит кровь. Мы получили то, чего хотели: Вы — мой

Верстами — врозь — разлетаются брови. Две достоверности розной любови, Черные возжи-мои-колеи — Дальнодорожные

Не знаю вас и не хочу Терять, узнав, иллюзий звездных. С таким лицом и в худших безднах Бывают преданны лучу.

Все Георгии на стройном мундире И на перевязи черной — рука. Черный взгляд невероятно расширен От шампанского

Высокой горести моей — Смиренные следы: На синей варежке моей — Две восковых слезы. В продрогшей церковке

Глазами ведьмы зачарованной Гляжу на Божие дитя запретное. С тех пор как мне душа дарована, Я стала тихая

Два ангела, два белых брата, На белых вспененных конях! Горят серебряные латы На всех моих грядущих днях.

Ребенок — великое счастье в доме, Сокровище! Праздник! Звезда во мгле! Ведь выжил твой сын, не зачах

Други его — не тревожьте его! Слуги его — не тревожьте его! Было так ясно на лике его: Царство мое не

Есть в мире лишние, добавочные, Не вписанные в окоём. (Нечислящимся в ваших справочниках, Им свалочная

Эти ручки кто расцепит, Чья тяжелая рука? Их цепочка так легка Под умильный детский лепет. Кто сплетенные разнимет?

Звезда над люлькой — и звезда над гробом! А посредине — голубым сугробом — Большая жизнь. — Хоть я тебе

И все вы идете в сестры, И больше не влюблены. Я в шелковой шали пестрой Восход стерегу луны.

Сыплет, сыплет, сыплет снег. Над равниною бесплодной Мириадами летят Мотыльки зимы холодной.

— О чем, ну, о чем, мой цветочек? Не жаль тебе розовых щечек? Не жаль — голубого глазка? — Тоска!

Тишь и зной, везде синеют сливы, Усыпительно жужжанье мух, Мы в траве уселись, молчаливы, Мама Lichtenstein

…«но ведь есть каток»… Письмо 17 января 1910 Каток растаял… Не услада За зимней тишью стук колес.

Консуэла! — Утешенье! Люди добрые, не сглазьте! Наградил второю тенью Бог меня — и первым счастьем.

Кровных коней запрягайте в дровни! Графские вина пейте из луж! Единодержцы штыков и душ! Распродавайте

Видел, как рубят? Руб — Рубом! — за дубом — дуб. Только убит — воскрес! Не погибает — лес. Так же, как

Лютня! Безумица! Каждый раз, Царского беса вспугивая: «Перед Саулом-Царем кичась»… (Да не струна ж, а судорога!

Между воскресеньем и субботой Я повисла, птица вербная. На одно крыло — серебряная, На другое — золотая.

Мой день беспутен и нелеп: У нищего прошу на хлеб, Богатому даю на бедность, В иголку продеваю — луч

Еще я молод! Молод! Но меня: Моей щеки румяной, крови алой — Моложе — песня красная моя! И эта песня

Анне Ахматовой И настежь, и настежь Руки — две. И навзничь! — Топчи, конный! Чтоб дух мой, из ребер взыграв

Над черною пучиной водною — Последний звон. Лавиною простонародною Низринут трон. Волочится кровавым

Не ветром ветреным — до — осени Снята гроздь. Ах, виноградарем — до — осени Пришел гость. Небесным странником

— Не нужен твой стих — Как бабушкин сон. — А мы для иных Сновидим времен. — Докучен твой стих — Как дедушкин вздох.

Не узнаю в темноте Руки — свои иль чужие? Мечется в страшной мечте Черная Консьержерия. Руки роняют тетрадь

Нет, с тобой, дружочек чудный, Не делиться мне досугом. Я сдружилась с новым другом, С новым другом

О бродяга, родства не помнящий — Юность! — Помню: метель мела, Сердце пело. — Из нежной комнаты Я в метель

Обвела мне глаза кольцом Теневым — бессонница. Оплела мне глаза бессонница Теневым венцом. То-то же!

1 Были вагоны, стали — могилы… Крытые снегом, битые вьюгой. Встали — вагоны. Цугом уклоны В ряд друг

От гнева в печени, мечты во лбу, Богиня верности, храни рабу. Чугунным ободом скрепи ей грудь, Богиня