Стихи Марины Цветаевой
Нежен первый вздох весны, Ночь тепла, тиха и лунна. Снова слезы, снова сны В замке сумрачном Шенбрунна.
Весна наводит сон. Уснем. Хоть врозь, а все ж сдается: все Разрозненности сводит сон. Авось увидимся во сне.
Непонятный учебник, Чуть умолкли шаги, я на стул уронила скорей. Вдруг я вижу: стоит у дверей И не знает
Всем покадили и потрафили: . . . . . .— стране — родне — Любовь не входит в биографию, — Бродяга остается
Где слезиночки роняла, Завтра розы будут цвесть. Я кружавчики сплетала, Завтра сети буду плесть.
Голоса с их игрой сулящей, Взгляды яростной черноты, Опаленные и палящие Роковые рты — О, я с Вами легко боролась!
Не знали долго ваши взоры, Кто из сестер для них «она»? Здесь умолкают все укоры, — Ведь две мы.
Всё видит, всё знает твой мудрый зрачок Сердца тебе ясны, как травы. Зачем ты меж нами, лесной старичок
Други! Братственный сонм! Вы, чьим взмахом сметен След обиды земной. Лес! — Элизиум мой! В громком таборе
Есть час Души, как час Луны, Совы — час, мглы — час, тьмы — Час… Час Души — как час струны Давидовой
Жидкий звон, постный звон. На все стороны — поклон. Крик младенца, рев коровы. Слово дерзкое царёво.
Зверю — берлога, Страннику — дорога, Мертвому — дроги. Каждому — свое. Женщине — лукавить, Царю — править
И другу на руку легло Крылатки тонкое крыло. Что я поистине крылата, Ты понял, спутник по беде!
Не разлучай меня с горючей болью, Не покидай меня, о дума-мука Над братским горем, над людским бездольем!
Крадется к городу впотьмах Коварный враг. Но страж на башенных зубцах Заслышал шаг. Берет трубу, Трубит
Как настигаемый олень Летит перо. О . . . . . . . . . И как хитро! Их сонмы гонятся за мной, — Чумная масть!
О. Э. Мандельштаму Ты запрокидываешь голову Затем, что ты гордец и враль. Какого спутника веселого Привел
Концами шали Вяжу печаль твою. И вот — без шали — На площадях пою. Снято проклятие! Я госпожа тебе!
Кто — мы? Потонул в медведях Тот край, потонул в полозьях. Кто — мы? Не из тех, что ездят — Вот — мы!
Леты слепотекущий всхлип. Долг твой тебе отпущен: слит С Летою, — еле-еле жив В лепете сребротекущих ив.
Маленькая сигарера! Смех и танец всей Севильи! Что тебе в том длинном, длинном Чужестранце длинноногом?
Месяц высокий над городом лег, Грезили старые зданья… Голос ваш был безучастно-далек: — «Хочется спать.
Самовар отшумевший заглох; Погружается дом в полутьму. Мне счастья не надо, — ему Отдай мое счастье, Бог!
— «Всё перемелется, будет мукой!» Люди утешены этой наукой. Станет мукою, что было тоской? Нет, лучше му́кой!
На пушок девичий, нежный — Смерть серебряным загаром. Тайная любовь промежду Рукописью — и пожаром.
Пусть я лишь стих в твоем альбоме, Едва поющий, как родник; (Ты стал мне лучшею из книг, А их немало
Не возьмешь мою душу живу, Не дающуюся как пух. Жизнь, ты часто рифмуешь с: лживо, — Безошибочен певчий слух!
Не проломанное ребро — Переломленное крыло. Не расстрельщиками навылет Грудь простреленная.
Небо — синей знамени! Пальмы — пучки пламени! Море — полней вымени! Но своего имени Не сопрягу с брегом сим.
Ни тагана Нет, ни огня. На меня, на! Будет с меня Конскую кость Жрать с татарвой. Сопровождай, Столб
О день без страсти и без дум, Старинный и весенний. Девического платья шум О ветхие ступени…
Бледные ручки коснулись рояля Медленно, словно без сил. Звуки запели, томленьем печаля. Кто твои думы
Окно раскрыло створки — Как руки. Но скрестив Свои — взирает с форта: На мыс — отвес — залив Глядит —
От меня — к невемому Оскользь, молвь негласная. Издалёка — дремленный, Издалёка — ласканный… У фаты завесистой
Всему внимая чутким ухом, — Так недоступна! Так нежна! — Она была лицом и духом Во всем джигитка и княжна.
— «Переименовать!» Приказ — Одно, народный глас — другое. Так, погребенья через час, Пошла «Волошинскою
Вопль стародавний, Плач Ярославны — Слышите? С башенной вышечки Неперерывный Вопль — неизбывный: — Игорь мой!
Под горем не горбясь, Под камнем — крылатой — — Орлом! — уцелев, Земных матерей И небесных любовниц Двойную
Стены косности сочтены До меня. Но — заскок? случайность? — Я запомнила три стены. За четвертую не ручаюсь.
Vitam impendere vero. [1] Мир утомленный вздохнул от смятений, Розовый вечер струит забытье… Нас разлучили
Не ждет, не ждет мой кучер нанятый, Торопит ветер-господин. Я принесла тебе для памяти Еще подарочек один.
Пустоты отроческих глаз! Провалы В лазурь! Как ни черны — лазурь! Игралища для битвы небывалой, Дарохранительницы бурь.
Твой конь, как прежде, вихрем скачет По парку позднею порой… Но в сердце тень, и сердце плачет, Мой принц
В синее небо ширя глаза — Как восклицаешь:- Будет гроза! На проходимца вскинувши бровь — Как восклицаешь:-
Сам посуди: так топором рубила, Что невдомек: дрова трещат — аль ребра? А главное: тебе не согрубила
О, эта молодость земная! Все так старо — и все так ново! У приоткрытого окна я Читаю сказки Соловьева.
Слава падает так, как слива: На голову, в подол. Быть красивой и быть счастливой! (А не плохой глагол — Быть?
Спаси Господи, дым! — Дым-то, Бог с ним! А главное — сырость! С тем же страхом, с каким Переезжают с
Стройте и пойте стройку! . . . . . . . . . . . . Столпнику ж дайте стойко Спать на своем столбу!
Так плыли: голова и лира, Вниз, в отступающую даль. И лира уверяла: мира! А губы повторяли: жаль!