Стихи Марины Цветаевой

Лидии Александровне Тамбурер Наше сердце тоскует о пире И не спорит и все позволяет. Почему же ничто

Запах, запах Твоей сигары! Смуглой сигары Запах! Перстни, перья, Глаза, панамы… Синяя ночь Монако.

И бродим с тобой по церквам Великим — и малым, приходским. И бродим с тобой по домам Убогим — и знатным

И уж опять они в полуистоме О каждом сне волнуются тайком; И уж опять в полууснувшем доме Ведут беседу

Имя ребенка — Лев, Матери — Анна. В имени его — гнев, В материнском — тишь. Волосом он рыж — Голова тюльпана!

Как весело сиял снежинками Ваш — серый, мой — соболий мех, Как по рождественскому рынку мы Искали ленты

Каким наитием, Какими истинами, О чем шумите вы, Разливы лиственные? Какой неистовой Сивиллы таинствами

Князь! Я только ученица Вашего ученика! Колокола — и небо в темных тучах. На перстне — герб и вязь.

Когда я буду бабушкой — Годов через десяточек — Причудницей, забавницей, — Вихрь с головы до пяточек!

1 Что нужно кусту от меня? Не речи ж! Не доли собачьей Моей человечьей, кляня Которую — голову прячу

Люди спят и видят сны. Стынет водная пустыня. Все у Господа — сыны, Человеку надо — сына. Прозвенел кремнистый

Масляница широка! Масляницу за бака! Масляница! Увальница! Провожайте Масляницу! Масляница-слобода!

Много храмов разрушил, А этот — ценней всего. Упокой, Господи, душу усопшего врага твоего. Савойя, август

Молодую рощу шумную — Дровосек перерубил. То, что Господом задумано — Человек перерешил. И уж роща не

Их души неведомым счастьем Баюкал предутренний гул. Он с тайным и странным участьем В их детские сны заглянул.

Над вороным утесом — Белой зари рукав. Ногу — уже с заносом Бега — с трудом вкопав В землю, смеясь, что

Наша совесть — не ваша совесть! Полно! — Вольно! — О всем забыв, Дети, сами пишите повесть Дней своих

Не моя печаль, не моя забота, Как взойдет посев, То не я хочу, то огромный кто-то: И ангел и лев.

Не смущаю, не пою Женскою отравою. Руку верную даю — Пишущую, правую. Той, которою крещу На ночь — ненаглядную

Некоторым — не закон. В час, когда условный сон Праведен, почти что свят, Некоторые не спят: Всматриваются

Ночные шепота: шелка Разбрасывающая рука. Ночные шепота: шелка Разглаживающие уста. Счета Всех ревностей

О, Муза плача, прекраснейшая из муз! О ты, шальное исчадие ночи белой! Ты черную насылаешь метель на

Фонари, горящие газом, Леденеющим день от дня. Фонари, глядящие глазом, Не пойму ещё — в чем?

Оставленной быть — это втравленной быть В грудь — синяя татуировка матросов! Оставленной быть — это явленной

Повсюду листья желтые, вода Прозрачно-синяя. Повсюду осень, осень! Мы уезжаем. Боже, как всегда Отъезд

«то — вопреки всему — Англия…» Пахнуло Англией — и морем — И доблестью. — Суров и статен. — Так, связываясь

И, дрожа от страстной спеси, В небо вознесла ладонь Раскаленный полумесяц, Что посеял медный конь.

По тебе тоскует наша зала, — Ты в тени ее видал едва — По тебе тоскуют те слова, Что в тени тебе я не сказала.

Колотёры-молотёры, Полотёры-полодёры, Кумашный стан, Бахромчатый штан. Что Степан у вас, что Осип — Ни

Последняя прелесть, Последняя тяжесть: Ребенок, у ног моих Бьющий в ладоши. Но с этой последнею Прелестью

Прибой курчавился у скал, — Протяжен, пенен, пышен, звонок… Мне Вашу дачу указал — Ребенок.

Прорицаниями рокоча, Нераскаянного скрипача Piccicata’ми… Разрывом бус! Паганиниевскими «добьюсь!

Радость всех невинных глаз, — Всем на диво! — В этот мир я родилась — Быть счастливой! Нежной до потери сил, .

Рассказать вам, друзья, как смельчак Робин Гуд, — Бич епископов и богачей, — С неким Маленьким Джоном

С головою на блещущем блюде Кто-то вышел. Не я ли сама? На груди у меня — мертвой грудою — Целый город

Сей рукой, о коей мореходы Протрубили на сто солнц окрест, Сей рукой, в ночах ковавшей — оды, Как неграмотная

— Сердце, измена! — Но не разлука! И воровскую смуглую руку К белым губам. Краткая встряска костей о плиты.

Вижу комнату парадную, Белизну и блеск шелков. Через все — тропу громадную — — Черную — к тебе, альков.

1 Ветры спать ушли — с золотой зарей, Ночь подходит — каменною горой, И с своей княжною из жарких стран

Та ж молодость, и те же дыры, И те же ночи у костра… Моя божественная лира С твоей гитарою — сестра.

Там, где мед — там и жало. Там, где смерть — там и смелость. Как встречалось — не знала, А уж так: встрелось

— «Какие маленькие зубки! И заводная! В парике!» Она смеясь прижала губки К ее руке. — «Как хорошо уйти от гула!

Ты, мерящий меня по дням, Со мною, жаркой и бездомной, По распаленным площадям — Шатался — под луной огромной?

Уроненные так давно Вздымаю руки. В пустое черное окно Пустые руки Бросаю в полуночный бой Часов, — домой Хочу!

Хочешь знать мое богачество? Скакуну на свете — скачется, Мертвым — спится, птицам — свищется.

Черные стены С подножием пены Это — Святая Елена.

Широкое ложе для всех моих рек — Чужой человек. Прохожий, в которого руки — как в снег Всей жаркостью

Только глянул — пространство со взгляда, как с якоря, сорвалося! Эти вспышки зеленого дыма — зеленого

Я пришла к тебе черной полночью, За последней помощью. Я — бродяга, родства не помнящий, Корабль тонущий.

Руки — и в круг Перепродаж и переуступок! Только бы губ, Только бы рук мне не перепутать! Этих вот всех