Стихи Марины Цветаевой
А как бабушке Помирать, помирать, — Стали голуби Ворковать, ворковать. «Что ты, старая, Так лихуешься?
Амбразуры окон потемнели, Не вздыхает ветерок долинный, Ясен вечер; сквозь вершину ели Кинул месяц первый
За умноженьем — черепаха, Зато чертенок за игрой, Мой первый рыцарь был без страха, Не без упрека, но герой!
Бог — прав Тлением трав, Сухостью рек, Воплем калек, Вором и гадом, Мором и гладом, Срамом и смрадом
Всего леса вдоль Я ласкал Жанетту. Целовал Жанетту Всего леса вдоль. Был бы дольше лес, Я б свою Жанетту
Держала мама наши руки, К нам заглянув на дно души. О, этот час, канун разлуки, О предзакатный час в Ouchy!
Горько таить благодарность И на чуткий призыв отозваться не сметь, В приближении видеть коварность И
В тумане, синее ладана, Панели — как серебро. Навстречу летит негаданно Развеянное перо. И вот уже взгляды
Сереже 1 В небо ручонками тянется, Строит в песке купола… Нежно вечерняя странница В небо его позвала.
Возьмите всё, мне ничего не надо. И вывезите в. . . . . . Как за решетку розового сада Когда-то Бог —
Все глаза под солнцем — жгучи, День не равен дню. Говорю тебе на случай, Если изменю: Чьи б ни целовала
Высоко мое оконце! Не достанешь перстеньком! На стене чердачной солнце От окна легло крестом.
Я сегодня всю ночь не усну От волшебного майского гула! Я тихонько чулки натянула И скользнула к окну.
Да, вздохов обо мне — край непочатый! А может быть — мне легче быть проклятой! А может быть — цыганские
День угасший Нам порознь нынче гас. Это жестокий час — Для Вас же. Время — совье, Пусть птенчика прячет мать.
Доныне о бедных детях Есть толк у подводных трав. Друг к другу рвались напрасно: Их рознил морской рукав.
Есть подвиги. — По селам стих Не ходит о их смертном часе. Им тесно в житии святых, Им душно на иконостасе.
Как много забвением темным Из сердца навек унеслось! Печальные губы мы помним И пышные пряди волос, Замедленный
Кастальскому току, Взаимность, заторов не ставь! Заочность: за оком Лежащая, вящая явь. Заустно, заглазно
И была у Дон-Жуана — шпага, И была у Дон-Жуана — Донна Анна. Вот и все, что люди мне сказали О прекрасном
И тучи оводов вокруг равнодушных кляч, И ветром вздутый калужский родной кумач, И посвист перепелов
— «За дядю, за тетю, за маму, за папу»… — «Чтоб Кутику Боженька вылечил лапу»… — «Нельзя баловаться
Как жгучая, отточенная лесть Под римским небом, на ночной веранде, Как смертный кубок в розовой гирлянде
Еще никто Не управлял планетой, И никому Не пелась песнь моя. Лишь только он С рукой своей воздетой Сказал
«Тает царевна, как свечка, Руки сложила крестом, На золотое колечко Грустно глядит». — «А потом?
Коли в землю солдаты всадили — штык, Коли красною тряпкой затмили — Лик, Коли Бог под ударами — глух
Ландыш, ландыш белоснежный, Розан аленький! Каждый говорил ей нежно: «Моя маленькая!» — Ликом — чистая
Едва лишь сел я вином упиться, Вином упиться — друзьям на здравье, Друзьям на здравье, врагам на гибель
Масти, плоченные втрое Стоимости, страсти пот, Слезы, волосы, — сплошное Исструение, а тот В красную
Мой письменный верный стол! Спасибо за то, что ствол Отдав мне, чтоб стать — столом, Остался — живым стволом!
Борису Пастернаку — «за игру за твою великую, за yтexи твои за нежные…» Часть первая 1. Молодец Синь
На кортике своем: Марина — Ты начертал, встав за Отчизну. Была я первой и единой В твоей великолепной жизни.
Над синеморскою лоханью — Воинствующий взлет. Божественное задыханье Дружб отроческих — вот!
Проходи стороной, Тело вольное, рыбье! Между мной и волной, Между грудью и зыбью — Третье, злостная грань
Не надо ее окликать: Ей оклик — что охлест. Ей зов Твой — раною по рукоять. До самых органных низов Встревожена
Не суждено, чтобы сильный с сильным Соединились бы в мире сем. Так разминулись Зигфрид с Брунгильдой
«День — для работы, вечер — для беседы, а ночью нужно спать». Нет, легче жизнь отдать, чем час Сего блаженного тумана!
Час обнажающихся верховий, Час, когда в души глядишь — как в очи. Это — разверстые шлюзы крови!
Об ушедших — отошедших — В горний лагерь перешедших, В белый стан тот журавлиный — Голубиный — лебединый
Под ивой хата приткнулась криво. В той хате бабка варила пиво. Входили парни в лохматых шапках, Хвалили
Осторожный троекратный стук. Нежный недруг, ненадежный друг, — Не обманешь! То не странник путь Свой кончает.
Гамлетом — перетянутым — натуго, В нимбе разуверенья и знания, Бледный — до последнего атома… (Год тысяча
Сколь пронзительная, столь же Сглаживающая даль. Дольше — дольше — дольше — дольше! Это — правая педаль.
Моему дорогому и вечному добровольцу …А добрая воля Везде – одна! ____ Dunkle Zypressen! Die Welt ist
Под занавесом дождя От глаз равнодушных кроясь, — О завтра мое! — тебя Выглядываю — как поезд Выглядывает
Помни закон: Здесь не владей! Чтобы потом — В Граде Друзей: В этом пустом, В этом крутом Небе мужском
Потусторонним Залом царей. — А непреклонный Мраморный сей? Столь величавый В золоте барм. — Пушкинской
Пригвождена к позорному столбу Славянской совести старинной, С змеею в сердце и с клеймом на лбу, Я утверждаю
Проснулась улица. Глядит, усталая Глазами хмурыми немых окон На лица сонные, от стужи алые, Что гонят
Есть тихие дети. Дремать на плече У ласковой мамы им сладко и днем. Их слабые ручки не рвутся к свече