Стихи Марины Цветаевой

Вот: слышится — а слов не слышу, Вот: близится — и тьмится вдруг… Но знаю, с поля — или свыше — Тот звук

Вы столь забывчивы, сколь незабвенны. — Ах, Вы похожи на улыбку Вашу! — Сказать еще? — Златого утра краше!

Кто не топтал тебя — и кто не плавил, О купина неопалимых роз! Единое, что на земле оставил Незыблемого

Да с этой львиною Златою россыпью, Да с этим поясом, Да с этой поступью, — Как не бежать за ним По белу

День идет. Гасит огни. Где-то взревел за рекою гудок фабричный. Первый Колокол бьет. Ох! Бог, прости

Слава прабабушек томных, Домики старой Москвы, Из переулочков скромных Все исчезаете вы, Точно дворцы

Нет ни прародительских портретов, Ни фамильных книг в моем роду. Я не знаю песен, ими петых, И не их

Лидии Александровне Тамбурер Наше сердце тоскует о пире И не спорит и все позволяет. Почему же ничто

Запах, запах Твоей сигары! Смуглой сигары Запах! Перстни, перья, Глаза, панамы… Синяя ночь Монако.

И бродим с тобой по церквам Великим — и малым, приходским. И бродим с тобой по домам Убогим — и знатным

И уж опять они в полуистоме О каждом сне волнуются тайком; И уж опять в полууснувшем доме Ведут беседу

Имя ребенка — Лев, Матери — Анна. В имени его — гнев, В материнском — тишь. Волосом он рыж — Голова тюльпана!

Как весело сиял снежинками Ваш — серый, мой — соболий мех, Как по рождественскому рынку мы Искали ленты

Каким наитием, Какими истинами, О чем шумите вы, Разливы лиственные? Какой неистовой Сивиллы таинствами

Князь! Я только ученица Вашего ученика! Колокола — и небо в темных тучах. На перстне — герб и вязь.

Когда я буду бабушкой — Годов через десяточек — Причудницей, забавницей, — Вихрь с головы до пяточек!

1 Что нужно кусту от меня? Не речи ж! Не доли собачьей Моей человечьей, кляня Которую — голову прячу

Люди спят и видят сны. Стынет водная пустыня. Все у Господа — сыны, Человеку надо — сына. Прозвенел кремнистый

Масляница широка! Масляницу за бака! Масляница! Увальница! Провожайте Масляницу! Масляница-слобода!

Много храмов разрушил, А этот — ценней всего. Упокой, Господи, душу усопшего врага твоего. Савойя, август

Молодую рощу шумную — Дровосек перерубил. То, что Господом задумано — Человек перерешил. И уж роща не

Их души неведомым счастьем Баюкал предутренний гул. Он с тайным и странным участьем В их детские сны заглянул.

Над вороным утесом — Белой зари рукав. Ногу — уже с заносом Бега — с трудом вкопав В землю, смеясь, что

Наша совесть — не ваша совесть! Полно! — Вольно! — О всем забыв, Дети, сами пишите повесть Дней своих

Не моя печаль, не моя забота, Как взойдет посев, То не я хочу, то огромный кто-то: И ангел и лев.

Не смущаю, не пою Женскою отравою. Руку верную даю — Пишущую, правую. Той, которою крещу На ночь — ненаглядную

Некоторым — не закон. В час, когда условный сон Праведен, почти что свят, Некоторые не спят: Всматриваются

Ночные шепота: шелка Разбрасывающая рука. Ночные шепота: шелка Разглаживающие уста. Счета Всех ревностей

О, Муза плача, прекраснейшая из муз! О ты, шальное исчадие ночи белой! Ты черную насылаешь метель на

Фонари, горящие газом, Леденеющим день от дня. Фонари, глядящие глазом, Не пойму ещё — в чем?

Оставленной быть — это втравленной быть В грудь — синяя татуировка матросов! Оставленной быть — это явленной

Повсюду листья желтые, вода Прозрачно-синяя. Повсюду осень, осень! Мы уезжаем. Боже, как всегда Отъезд

«то — вопреки всему — Англия…» Пахнуло Англией — и морем — И доблестью. — Суров и статен. — Так, связываясь

И, дрожа от страстной спеси, В небо вознесла ладонь Раскаленный полумесяц, Что посеял медный конь.

По тебе тоскует наша зала, — Ты в тени ее видал едва — По тебе тоскуют те слова, Что в тени тебе я не сказала.

Колотёры-молотёры, Полотёры-полодёры, Кумашный стан, Бахромчатый штан. Что Степан у вас, что Осип — Ни

Последняя прелесть, Последняя тяжесть: Ребенок, у ног моих Бьющий в ладоши. Но с этой последнею Прелестью

Прибой курчавился у скал, — Протяжен, пенен, пышен, звонок… Мне Вашу дачу указал — Ребенок.

Прорицаниями рокоча, Нераскаянного скрипача Piccicata’ми… Разрывом бус! Паганиниевскими «добьюсь!

Радость всех невинных глаз, — Всем на диво! — В этот мир я родилась — Быть счастливой! Нежной до потери сил, .

Рассказать вам, друзья, как смельчак Робин Гуд, — Бич епископов и богачей, — С неким Маленьким Джоном

С головою на блещущем блюде Кто-то вышел. Не я ли сама? На груди у меня — мертвой грудою — Целый город

Сей рукой, о коей мореходы Протрубили на сто солнц окрест, Сей рукой, в ночах ковавшей — оды, Как неграмотная

— Сердце, измена! — Но не разлука! И воровскую смуглую руку К белым губам. Краткая встряска костей о плиты.

Вижу комнату парадную, Белизну и блеск шелков. Через все — тропу громадную — — Черную — к тебе, альков.

1 Ветры спать ушли — с золотой зарей, Ночь подходит — каменною горой, И с своей княжною из жарких стран

Та ж молодость, и те же дыры, И те же ночи у костра… Моя божественная лира С твоей гитарою — сестра.

Там, где мед — там и жало. Там, где смерть — там и смелость. Как встречалось — не знала, А уж так: встрелось

— «Какие маленькие зубки! И заводная! В парике!» Она смеясь прижала губки К ее руке. — «Как хорошо уйти от гула!

Ты, мерящий меня по дням, Со мною, жаркой и бездомной, По распаленным площадям — Шатался — под луной огромной?